Потому как знал: мы таких отношений не одобрим. Дочка каких-то пьянчуг, папашу за драку с поножовщиной арестовали…
– Неправда! У неё только отец алкоголик, а мать нормальная, непьющая. И сама Инна в нашем университете учиться, на химфаке.
Но Валентина наседала на него неугомонно:
– Лерик, послушай нас! Мы, родители, тебе только добра хотим. Ты на эту девицу не засматривайся. Из-за хороших девушек в милицию не попадают, знай!
– Не хватало только, чтобы тебя теперь ещё по судам таскать начали. Только этого не доставало, – поддавил отец.
Валерьян, внутренне кипя, ещё не оставлял надежды сгладить разговор.
– Я туда к ним поехал, потому что мать Инны нам звонила – сами же и рассказали. Кто мог заранее знать, что там случилось?
Родителей его аргументы не убеждали.
– А зачем ты ей понадобился вообще? Зачем она тебя в эти дрязги пьяные сразу впутала?
– Ничего она не впутала. Она просто дочку разыскать хотела.
– Ты эту семейку повыгораживай ещё! – бросил Павел Федосеевич, уже резче и грубее. – Такие и сами жить по-людски не способны, и другим испортить жизнь норовят.
Он шагнул к окну, быстрым, нервным движением отодвинул занавеску.
– Алкашичьи дети… В университеты ещё лезут, – процедил он, щеря небрежно выбритый рот. – Хоть циркуляр против таких принимай.
– Ты, Лерик, таким не верь, – подхватила Валентина. – Ты просто юн пока и жизни совсем не знаешь. Окрутить тебя хотят, простофилю.
Валерьян вскочил, сжал кулаки.
– Прекратите! Зачем вы так говорите о человеке, который мне дорог?! Которого я люблю!
Павел Федосеевич испустил долгий горестный выдох, а Валентина, собрав в болезненные морщины лицо, вскричала пронзительно:
– Да сам прекрати! Понял?! Любит он… Сил нет глупости твои слушать!
На побелевшей щеке Валерьян вылез, подрагивая, желвачок. Он ринулся из кухни прочь, толкая в сердцах дверь, заглушая гневным возгласом прущее наружу бранное слово.
– Вас, вас сил нет слушать! – восклицал он, мечась взбешенно по своей комнате.
Родители после ссоры с сыном занервничали всерьёз. В последующие дни они между собой не раз возвращались к прежнему разговору, уединившись в комнате или на кухне. Павел Федосеевич, будто стремясь оправдаться за былое благодушие, как правило затевал его первым.
– Нет, я, конечно, понимал, что у него появилась девушка, но что всё обстоит вот так… Дочь алкоголика, убийцы… – он в горьком недоумении выпячивал губу и поджимал плечи. – Не думал, никак не думал, что мой сын с такой свяжется.
– Вот чуяло моё сердце, что там неладно. Чуяло, – повторяла, гордясь и в печали своей прозорливостью Валентина. – Все эти его увёртки, отговорки мне с самого начала не нравились.
– Да я думал, он просто из застенчивости скрытничал с нами. Думал, потом всё сам расскажет. Позже.
– Мы, конечно, подупустили его. Внимательнее
