публике. В большом зале на эстраде упражнялись в терзании слуха публики чахлые молодые люди в ковбойских сапогах, разукрашенные мертвенной синевой. Впрочем, публике было не до них: потная толпа скороспелых знаменитостей, бизнесменов, политиков, бандитов и просто странных личностей, подсвечиваемая лазерными бликами, качалась из зала в зал в поисках развлечений и острых ощущений. В туалетах радостно совокуплялись, усеивая пол презервативами.
Бумажник обозленного Никитича стремительно пустел в полном соответствии с уровнем местных цен и потребляемого Лехой пива. К тому же Мавруша, попривыкнув к особенностям отдыха питерского бомонда, перестала держаться за рукав Никитича, шарахаться от игривых подмигиваний томных мальчиков («Любители старины», – нетактично ворчал на этот счет Леха) и возымела интерес к французскому шампанскому, спарже, осетрине и прочим интересным вещам. Никитич понемногу зверел, но целеустремленного деда не оставляла надежда отведать хваленой грибной настойки.
– Где твои поганки? – орал он то на Леху, то на проносящегося мимо ошалелого официанта. – А мухоморы где? – но грохот из динамиков и жизнерадостные вопли толпы мешали ему достучаться до истины.
Ситуацию помог разрулить неожиданный знакомый деда, возникший из дымного сумрака и оказавшийся, к изумлению Никитича, совладельцем «Поганок».
– Я-то думал, – объяснял потом Антону дед, – что живет этот Козюкевич тихо и спокойно, вампирит на долю малую, а он, гляди-ка, развернулся, отъелся, ровно генерал какой… Брюхо – точно генеральское! Только вот зенки почему-то теперь в разные стороны съехали.
Как выяснилось, был Козюкевич рядовым затрапезным вампиром, побирался по притонам бомжей, и, судя по всему, недолго ему оставалось до того, чтобы вообще стать бесплотной тенью. Но, как видно, кому-то очень услужил он, если сейчас в качестве хозяина элитарного клуба предложил Никитичу грибную настойку собственного изготовления.
– «Я имел удовольствие лично и с трепетом собирать этот бесценный продукт вот этими мозолистыми натруженными руками!», – злобно цитировал Никитич неожиданного знакомого. – «И ви можете наглядно наблюдать, какую опасность для жизни я имею, когда пробую своими хрупкими зубами нежность и безвредность каждого продукта!», – память у деда была избирательно отменная. – Еще и клыки свои нам совал – пощупать, кровопивец недоделанный…
Спасло деда то, что чернявая и бровастая физиономия собирателя грибов сразу возбудила скинхедские инстинкты Лехи. И когда в руках Козюкевича неведомо откуда объявилась внушительная посудина с дымящейся ядовито-зеленоватой жидкостью, он заорал на ее владельца: «Ополосни клыки сначала!». Освеженный пивом вопль Лехи был настолько могуч, что заглушил всю стихию веселья, и Козюкевич с перепугу макнул свои желтые клыки, которые он без стеснения являл народу, в зелье.
Эффект был неутешительный для Никитича. Челюсть вампира вначале мелко затряслась, потом отвалилась, из пасти игриво вылетел султанчик
