style="font-size:15px;"> Происхождением покровительствующих ему сил Антон тогда не задавался, да и тетка, смахивающая на грустную старую деву, плакавшую по ночам над любовными романами старой российской классики, в подробности не вдавалась. «Родители твои, – говорила она, – рано погибли в автокатастрофе, сами они – детдомовские, были обыкновенными строителями и скакали по стройкам, пока я тебя, охламона, воспитывала. И вопросов больше на эту тему не задавай». Правда, некие странности в характере и поведении тетки Антон замечал – любила, например, сидеть в темноте, по весне исчезала в окрестных лесах несколько дней, чем заслужила в маленьком городке славу не то колдуньи, не то лекарки-травницы. Это тоже было на руку: тетку побаивались и лишний раз в дом не совались. Странно было и то, что при более чем скромной зарплате библиотекарши жили они в сравнительном достатке: водились у Антона и музыкальный центр, и мотоцикл, хоть и отечественный…
– Дрался – не дрался, – со значением промямлил Антон, – Но было всякое…
А что он еще мог сказать?
Глава 4
Идиллия закончилась поздней ночью, когда в городскую лесную берлогу явился Леха.
Он любил парады.
Леха прибыл на руках Весняны, сопровождаемый донельзя смущенным Никитичем. Отставной скинхед был пьян, возмущен и одновременно удовлетворен, если признаком этого можно считать утроенную в объеме верхнюю губу, мешавшую ему изображать торжествующую ухмылку. Кто-то, видимо, изрядно промахнулся, попав ниже предполагавшегося Лехиного носа, чем доставил его обладателю чисто детскую радость.
Парадный внос Лехи в прихожую сопровождался тривиальной народной лексикой, однозначно адресованной почему-то современной попсе. И даже не совсем современной, скорее даже исторической, а именно – миллиону алых роз. Пока Весняна возносила Лехино бренное тело до ближайшего дивана, он даже пытался эту попсу воспроизвести, причем сарказм его производил удручающее впечатление.
Уяснить столь сложные взаимосвязи между попсой и утроенной губой татуированного ненавистника цветов помогли Никитич с Весняной после того, как со стороны терпеливого дивана раздался, наконец, заливистый храп, свидетельствовавший о Лехиной полной умиротворенности.
– И что это было? – осведомился Антон, кутаясь в одолженный ему Никитичем утром халат и заспанно моргая. – Возвращение блудного сына из розария? Поспать не дают болезному, чесс-слово…
– Дак ить его! – фальшиво возмутился Никитич. – Ведь еле вытащил-то из этого… трактира. Клуб который, имя ему – «Ночные поганки». Тьфу! Поганки и есть…– дед явно что-то не договаривал и старательно таращил чистые синие глаза.
Поза Весняны в это момент являла собой статую разгневанной Фемиды – если только богиня правосудия имела обыкновение подбочениваться и метать из глаз зеленые молнии.
– Как же! – донельзя
