не знал, что сказать.
– Говорят, он устраивает для нее, – указал он бородой в сторону Альги, – особые апартаменты на самом пике Москвы. Ты не знал? Да-да, специально для нее, для Альги!
– Нет, не знал, – пробормотал я. – И что с того?
– Нет, конечно, ничего особенного. Только за Маму обидно. Нехорошо. Она такая добрая, заботливая, человечная. Столько для всех нас сделала. Мы ее все любим, верно?
– Ну так ты скажи ему об этом, – предложил я. – Покритикуй. Постыди, что ли.
– Сам критикуй, – усмехнулся доктор. – И стыди.
– Кажется, у него это не впервые, – пожал я плечами. – Я имею в виду его прежние увлечения, – и простодушно добавил, – тебе-то, кажется, не трудно его понять
Доктор от души расхохотался.
– Ну, – проговорил он, давясь смехом, – если говорить обо мне, то я, как тебе известно, общаюсь лишь медсестрами. К тому же не обманываю Маму.
– Что же, ему тоже только с медсестрами общаться?
Доктор развеселился еще пуще, но потом в одну секунду посерьезнел. Он взял меня под руку и отвел подальше от стола, вокруг которого стали собираться наши старички.
– Знаешь, – уже совершенно серьезно продолжал он, – некоторые самолюбивые мужчины, достигая определенного возраста и положения, иногда склонны, что называется, зацикливаться на особого рода сверхценных идеях.
– Каких еще идеях? – все больше удивляясь обороту нашего разговора, воскликнул я.
– Господи, Серж, ты настоящий ребенок. Ну конечно, ты весь в своих эпохальных проектах, вынашиваешь разумное, доброе, вечное…
– Ничего я не вынашиваю.
– Как не вынашиваешь? Конечно, вынашиваешь. Того и гляди снова удивишь нас чем-нибудь грандиозным. Тебе, конечно, невдомек, о чем я толкую.
–Что-то я никак тебя не пойму, доктор.
– Ну как же, – даже загорячился он, – это явление довольно распространенное. Достигая определенной высоты, люди вдруг ловят себя на мысли, а не сменить ли полностью прежнее все окружение, образ жизни, даже жену.
– Мне кажется, – искренне вздохнул я, – у каждого мужчины время от времени возникают подобные мысли.
– Да что ты! Вот бы никогда не подумал… – доктор выплеснул остатки чая на снег и пошел поставить чашку на стол. – Но Папа все-таки – совсем другое дело, – сказал он, вернувшись.
– Так ты думаешь, он хочет оставить Маму? – тупо спросил я.
– Это бы еще полбеды. Как говорится, есть мнение, что, двигаясь в этом направлении, Папа способен и на более радикальные шаги.
– То есть?
– То есть вообще сменить караул. Поэтому он теперь и приглядывается не только к своим сотрудникам, но и ко всем нам: кого оставить, а кого, так сказать, за борт… Но, скорее всего – всех за борт. Конечно, и себе навредит этим. И не просто навредит – может все потерять. Но уж если его понесло в этом направлении…
– Я и не знал, что ты такой изощренный аналитик.
Кажется,
