люди показываться, у меня служба секретная. Если про меня кто прознает, мне уйти придётся. Будем в бане заброшенной встречаться, по ночам ко мне приходить будешь. Да смотри, никому про меня не сказывай!
– Хорошо, Коленька, всё в тайне держать буду.
И невдомёк дурёхе, отчего Николай с сёстрами родными да с матерью на встречу не идёт. Смотрит на него глазами влюблёнными, наглядеться не может!
Прошёл день, другой, третий. Ходит Олеся ночами в баню заброшенную, с милёнком встречается. Разговоры ведут задушевные. Всё бы ничего, да только стала бояться Олеся Николаю в глаза смотреть.
«Злые они стали, чернотой бездонной при свете свечи горят, а раньше ведь зелёные были, – думала девушка. – Да и холод! Как ни положишь головушку на плечо родное, так стынет пол-лица. Тьфу, пустяки это всё! – оправдывала она свои мысли. – Ночами чего ни привидится, а что холодный, так ведь и баня старая, не изба с печкой! Где ж тут согреешься, коли с пола дырявого ночным воздухом студёным веет?»
До первой зорьки Олеся с Николаем сидели, а потом он её домой гнал, чтоб, мол, не заметил кто. А придёт домой Олеся, сядет на кровать свою и будто в обморок без сил провалится, до обеда встать не может. Как встанет, так, почитай, до вечера чуть не шатается, ходит, словно жизнь из неё за ночь утекает.
Бывало, раньше за водой к колодцу пойдёт, так коромысло с двумя вёдрами вмиг домой принесёт. А сейчас долго ведро из сруба поднимает да шажочками мелкими, с остановками еле одно ведёрко до дому доносит.
Сама не своя Олеся стала. С каждым днём всё хуже себя чувствует. Вещи недобрые в голову лезут. Всё про Николая думает да мысли свои в цепочку складывает.
Он в последнюю ночь разговоры страшные вёл:
предложил Олесе каким-нибудь способом матушку её родную извести, чтоб Олеся одна в доме жила, тогда бы он к ней в избу перебрался да стали бы они день и ночь вместе жить.
Как услышала про то Олеся, то еле зорьки дождалась, чтоб убежать домой. Прибежала, без сил упала; а как время к вечеру ближе, так опять сердце заныло: с такой силою к Коленьке потянуло, что хоть вой!
Так и жила – сейчас от ужаса душа стынет от разговоров Колиных, а к следующей ночи уж невмоготу, как к милому сбежать хочется. Извела себя до того, что и есть почти перестала, иссохла вся, свет белый не мил стал…
***
В один из дней у колодца её застала Марья.
– Олеся! Да куда ж ты запропастилася? И не видно тебя совсем! Да схуднула ты так! С чего бы? Погляди ж на себя – серая вся ходишь! Иль хворь на тебя напала какая? Расскажи, милая! Ведь матушка твоя ко мне приходила, слёзы лила, что как тень по дому ходишь. Разговаривать да смеяться совсем перестала. А Олеся возьми да и поделись с Марьей своими мыслями. Всё рассказала: и то, что Коля вернулся, что встречаются каждую ночь, но как подменили его, ласкового да жизнерадостного, что порой речи страшные ведёт.
И бросить она его не в силах – не просто любит, а как верёвкой её к нему привязали. Ни о чём думать не может, только бы скорее ночь пришла, да к милому могла
