так чернявый и ярче, и желанней!" – пожала она плечами, не замечая лукавого взгляда "недотёпы".
– Ты лампу то опусти – глаза слепит, – подтолкнул он ее, играючи, под локоток. – Да и заходь уже, чего застыла?
"И вправду, что я его разглядываю в самом-то деле?! Мой Андрейка в сто раз краше".
Пригнув голову, Алимпия вошла в кузницу. Посветила под ноги. У порога крепко втоптанная в глину стальная пластина тихим лязгом отозвалась на стук Липиных каблучков. Дальше идти не решилась, обернулась.
Позади Егор, звучно стукнувшись лбом о низкую притолоку, в сердцах помянул чью-то мать.
"Ух, как срамно ругается, – поморщилась Липа, поднося лампу к лицу потерпевшего: красный рубец посреди широкого лба наливался багровый цветом. – Видать крепко приложился".
– Рано кепи снял, все б не так больно было… – пожалела, как могла, – сейчас железяку какую найдем, приложишь…
– Заживет, как на собаке. Не беспокойтесь, барышня.
Нахлобучив картуз, со злостью захлопнул осевшую дверь. Серая мышь, испуганно пискнув, бросилась наутек, прямиком под столярный верстак.
Давайте сюда фонарь, Алимпия Аркадьевна! – скомандовал на всю мастерскую Егор, отбирая керосинку. – Теперь я светить буду, а вы следом держитесь… вон в тот закуток, где горн стоит.
"Чего это он "Алимпия Аркадьевна"? – удивилась про себя Липа, но вида не показала. – Может, обиделся?"
Недоуменно пожав плечами, медленно двинулась за Егором, оглядывая на ходу помещение. Она никогда не была в кузнице – не складывалось, как-то… Маленькой была – отец не разрешал, а как подросла, так уже в пансионе училась, да и интерес там совсем другой появился.
Со стен белила обсыпались, покрыли пылью верстак. Какие-то железки ржавые, напильники, гвозди, молоточки на нем. Рядом у окна на деревянном чурбане стальная платформа с остроконечными треугольниками на концах.
– Что это? – спросила Липа, дергая за рукав Егора.
– Шперак.
– Что такое "шперак"?
– Наковальня… малая… да зачем вам надобно знать? Гляньте лучше туда, – Егор кивнул головой на здоровенную печь в углу кузницы. Толстенная труба ввысь уходит, в крышу врезается, колпак железный над кирпичным сводом. В центре свода небольшое углубление, а сбоку в стенке – две печурки: одна маленькая, другая большая, дверцами прикрыты.
– Это и есть горн?
– Ну да…
– А зачем печурки?
– Та, что малая – портянки сушить, что поболе – уголь хранить, – весело рассмеялся Егор, отводя лампу в сторону, – а, может, и не только уголь… как мыслите, доктор Монпансье?
Странное мычание донеслось откуда-то справа. Девушка вздрогнула. Осторожно повернулась к Егору.
– Вот, Алимпия Аркадьевна, а эта уж будет большая, двурогая наковальня, – продолжал между тем Кравцов, подведя девушку к стоящему на низкой колоде массивному приспособлению.
