по кухонным половицам пустое ведро, выкатилось на обшарпанный паркет гостиной. Из дома вышел Егор, сжимая в руке дуршлаг.
– Вот и согрелися! – взлохмаченный, присел рядом. – Кочергу не нашел, пришлось черпаком полешки раскидать.
От его кителя остро пахло гарью и мужицким потом. Алимпия невольно скривилась, не успев вовремя отвернуться, а он враз просек.
– Чего нос-то морщишь, барышня? – пробурчал между делом, стряхивая с пшеничных волос осевший пепел. – Твоей глупостью и подфанивает… чуешь? – и захохотал громко так, от всей богатырской души.
– Да тише ты! – испугалась Алимпия. Ухватила за плечо, начала трясти, что есть мочи. – Тише, дуралей! Услышит же и сбежит! – поняла, что проговорилась, порозовела с досады.
– Кто сбегит? – сбавил громкость Егорка, косо глянул на Липу. – Сладкий докторишка?!
Алимпия от удивления лишь рот приоткрыла: "И откуда, леший, знает?!"
– Не сбегит! – отвернулся, брови нахмурил, небо через дуршлаг разглядывает. Нет-нет, да и бросит взгляд на Липу – ждет, когда с расспросами приставать станет. Смешной какой!
– Ну, если ты все знаешь, – отозвалась девушка, – сиди тогда тут, а я пойду… стемнело уже вроде… обожду, ежели чего…
Встав на мысочки, сладко потянулась. Под тонким пальто явно обозначился округлившийся животик.
– Мальчонку опять ожидаешь? Али девку… в этот раз? – донеслось с лавки.
Липа на миг оторопела, недоуменно выдавила:
– Сам же только что сказал – "сладкий докторишка"…
Егор неожиданно крякнул, потом схватился руками за бока и ну опять гоготать. Хорошо хоть наземь не повалился, да ногами не задрыгал, как дитя малое.
Ничего потешного в своем конфузе Алимпия не увидела и приступ чужого веселья не поддержала. Гордо вздернув подбородок, скоренько свернула за угол дома и очутилась в заброшенном дворике. Хозяйственные постройки почти развалились, тропы заросли травой. Неухоженный шиповник разросся ввысь да вширь, ощетинился голыми шипами. Красавец-чубушник, преломившись на ветру, по земле стелется, ветки с хрустом под ногами ломаются.
А у калитки кто-то уже топчется…
Алимпия напрягла зрения, всматриваясь вглубь двора. Туда, где в поздних сумерках проступали очертания бывших мастерских, да старой кузницы с заколоченными ставнями.
"Нет, видно, показалось, то береза колышется"
– Надо было лампадку прихватить, – спохватилась было, да возвращаться не хотелось – Егорка, поди, не ушел еще…
– На вот! Держи!
"Чертяка патлатый!" – Алимпия вздрогнула, обернулась: а Егор тут как тут, ухмыляется, протягивает ей керосиновую лампу:
– Да не болтай ее сильно – фитилек весь прогорел, затухнуть могёт. Ступай аккуратно, до самой кузни… я позади пристроюсь.
– Я тебе пристроюсь! – прошипела зло Алимпия, досадуя на себя за неосмотрительность
