женское запястье, обратился к молодому человеку, – …и, гм, господин…?!
– Краниц, – произнес Егор, пожимая протянутую руку. – Курт Краниц.
– Да-да, господин Краниц, гм, Курт.
От мужчины приятно пахло цветочным одеколоном и неприятно – горьким дымом. Его чисто выбритые щеки лоснились синевой, а черные, как смоль волосы отталкивали дождевые капли, словно гусиное оперенье речную влагу.
Рукопожатие вышло настолько мягким и сердечным, что Егор на минуту растерялся – не привык он к таким нежным приветствиям, не по-мужицки как-то. Еще и Алимпия глаза на него таращит – чего не так-то?! Не понять…
А мужик все трясет и трясет руку Егора, с явным интересом разглядывая его нахмуренное лицо.
– Карл Натанович очень точно описал вас, молодой человек! А я Генрих, Генрих Кроненберт. Мы, похоже, с вами одного поля ягоды, Курт, – мужчина неестественно рассмеялся, нервно дернув тонкими усиками.
– Но довольно церемоний, прошу! – поспешный взлет лакированных ботинок по лестницы и с легким театральным поклоном Генрих распахнул перед ними дверь:
– Входите, господа, в мою обитель заблудших душ!
– Липа, о чем он говорил, какие ягоды?! – недоумевал Егор, пожимая широкими плечами. – Может ему в харю дать?
– Не сейчас, Курт, – прошипела девушка, – только все испортишь! Идем же! – ухватив Егора под руку, она потащила его к двери.
***
Полутемный коридор последнего этажа, освещенный тусклыми масляными лампами. Вдоль правой стены – стальные двери с врезными глазками. На каждой двери – массивный навесной замок в металлической скобе засова.
Перекинув через руку пальто, впереди бесшумно скользил по мраморным плитам Кроненберг. За ним, крепко держа под локоток запыхавшуюся Алимпию, громыхал хромовыми сапогами Егор.
Небольшая комната в конце коридора, куда привел их Генрих, выглядела настолько несуразно по сравнению с общепринятым представлением о рабочем кабинете главного врача, что вызывала искреннее недоумение о ее предназначении в стенах больницы. Лиловые атласные портьеры ниспадали широкими воланами до самого пола, полностью загораживая окна. На огромном письменном столе вместо ожидаемого завала важных бумаг и медицинских справочников, лишь банка с высохшими чернилами, да серое гусиное перо, вставленное в ее стеклянное горлышко. Изящная оттоманка в тон портьерам придвинута резной спинкой к обоям изумрудного цвета. Тут же кофейный столик с краснощекими яблоками в хрустальной вазочке и разноцветными монпансье в жестянке. И совсем уж неуместным выглядел старомодный шифоньер, из створок которого стыдливо выглядывала кружевная штанина дамских панталон.
Не замечая подобных мелочей, Генрих кивнул на оттоманку, приглашая визитеров присесть. Сам же остался стоять посреди комнаты, сбросив пальто на письменный стол.
– Леденец хотишь? – предложил Егор, придвигая жестянку поближе к девушке.
– О, прошу прощения, эти конфеты
