разжимает кулак, и из рукава поношенной джинсовой куртки выпадает обрезок водопроводной трубы. Синие пальцы ловят её уже на подлёте к земле, и его нос делает ещё один шумный вдох.
Какой-то он невероятно шумный этот Шайтан. Сопит, пыхтит, сплевывает все время. Даже шаркающий ногами Колдун с отдышкой и вечно скрипящей тележкой, кажется, производят меньше шума, чем этот Шайтан одним своим носом.
Нужно дышать глубже, нужно не циклиться.
Мне кажется, что я слышу писк крыс, покидающих район – такая страшная атмосфера окружает всех нас. Ещё и эти шмыгания носом опять. Я на ходу пытаюсь попасть рукой в медицинскую перчатку. Выходит не очень. Руки дрожат. Нужно снова выдохнуть и перестать нервничать и торопиться. Шаг, ещё один и ещё один. Пальцы попадают куда надо, и перчатка оказывается надетой на руку.
Наконец мы останавливаемся перед покосившимися воротами с открытой настежь калиткой. Останавливаемся так, чтобы нас не видно было из дома. Стоя надевать перчатки проще – вторая поддаётся практически сразу. Колдун достаёт из своей тележки какие-то тряпки и раздает их нам.
От тряпок воняет.
Сильный приторный запах чего-то прокисшего, забродившего разложившегося вызывает такое отторжение, что к горлу сразу подкатывает ком. Но вообще, если чуть привыкнуть и дышать через раз – пахнет какими-то травами и гнилью. Это не химия, но запах всё равно невозможный.
Шайтан долго не хочет брать тряпку из рук Колдуна, но в конце концов, под тяжелым пристальным взглядом, всё-таки сдаётся, и взяв её, брезгливо повязывает на манер ковбойского шейного платка. Я тоже не знаю зачем нам это всё. В случае даже самой слабенькой химической атаки, например из газового баллончика такая защита крайне сомнительна, однослойная ткань пропитанная травяным настоем, скорее даже губительна. Кто знает, как поведёт себя газ соединившись с этой вонью? Но спорить с Колдуном себе дороже, и я нехотя повязываю платок, закрывая нос. Почему-то сразу вспоминается, как мы с отцом ездили помогать бабушке в деревню.
Это было детство, было тепло, был сенокос, за мной бегал по двору бычок. Потом меня пугал страшный белый гусак. А ещё у бабушки на цепи жил ласковый мохнатый пёс.
Такой же мохнатый пёс едва слышно скулит спрятавшись за будкой, когда мы входим во двор.
Не крадёмся, но идём очень тихо. Не прячемся, но очень стараемся казаться незаметными. Домик такой же, как был у бабушки. Такой, если внезапно на него обрушился бы средний город областного значения. Маленький, перекошенный с крохотными окнами, штукатурка, с некогда беленых стен, отваливается кусками. Двор окружен высокими соседскими заборами и весь зарос бурьяном. Зарос по плечи. В таких зарослях можно спрятать партизанскую деревню и искать её потом целую неделю.
Готовимся. Подходим.
На крыльце спит какой-то мужик. На крыльце находятся его голова
