Сенька и Афонас. Как только немцы вошли в Добруш, сразу расстреляли всех коммунистов и их семьи, а бабушкина фамилия стояла вначале списка, предал лучший друг.
Рыская по Добрушу с эсесовцами, всё говорил: «Она не могла далеко уйти».
Где-то возле Курска Варя родила в окопе, коня реквизировали красноармейцы, и они уехали уже поездом в глубь страны.
А когда вернулись домой в 1944 году, дядька Сенька потребовал за скрипку коня. А где его взять? Люди пахали землю, впрягаясь, как кони, в плуги. В 1947 году дедушка умер, а скрипка осталась у Гуцевых, а где она сейчас – не знаю».
Я вспоминала большой дедушкин дом в саду, не хату, а именно дом, покрытый с четырёх сторон красной крышей, с очень высокими потолками, с резным, просторным крыльцом, где помещался стол с самоваром. На четыре больших окна – грядка с георгинами, а на три окна в саду – грядка зелёной травки с цветочками-цыганочками. Возле крыльца – высокая вишня, на которую дети легко забирались. Мы приезжали к дедушке и бабушке в гости, потому что жили в Карелии. Дедушка сидел на крыльце и играл по нотам на скрипке. После, работая в музучилище, когда я слушала Моцарта или Брамса, я вспоминала дедушку, потому что это были знакомые мелодии детства.
Мы с сестрёнкой Валей зачарованно слушали скрипку, а когда дедушка кончил играть, потребовали дать и нам поиграть. Но дедушка, добрый, любимый дедушка, не дал даже пальцем коснуться скрипки, а положил в красивый футляр, с зелёной бархатной обивкой и спрятал в шкафчик. А ноты дал. Я спросила у деда: «А к чему эти значки?»
– Это азбука, по которой читается музыка. Когда подрастёшь, я тебя научу».
Но научиться играть мне так и не удалось, помешала война.
Карелия – прекрасная страна. В Импилахти родился мой брат, и дедушка хотел познакомиться с внуком, порыбачить на берегу Ладожского озера и полюбоваться красотой края, богатого рыбой и ягодами. В полдень я относила ему обед, а к ужину он приносил рыбу. Последний мой поход по берегу Ладоги запомнился на всю жизнь, потому что началась война, и в этот день немецкий самолёт обстрелял нас, но молниеносная реакция деда спасла мне жизнь. Он, буквально, воткнул меня в расщелину среди камней и закрыл своим телом.
И ещё я вспомнила эпизод возвращения из эвакуации в разрушенный и сожжённый Добруш. Бабушка вернулась из Жгуни, а дедушка вышел навстречу и спросил: «Ну, как?»
– Машинку можем забрать.
О какой машинке шла речь? Наверное, о швейной.
– А скрипка? – хрипло, как сжатая пружина, спросил опять дедушка.
– Когда вернём коня.
– А, а, – так же хрипло и печально ответил он.
Удивительный человек был мой дедушка по матери. Судьба деда Тимофея – трагическая. Он сын цыганки-танцовщицы из деревни Романовичи в пригороде Гомеля. Может, и название её – от романов, цыган. А отец его, молодой скрипач из состоятельной семьи, был лишён родительского благословения и наследства из-за женитьбы на нищей цыганке. Социальное
