с сестрой. Где-то далеко перелаивались собаки.
В этот момент с Неба, дыхание которого я ощутила накануне, упала и ударила меня по темечку невидимая хрустальная капля. Душная комната раздвинулась, и я увидела ледяную пустыню с невесть откуда свисавшим одиноким фонарем и проходящими под ним бесконечными шеренгами людей. Родители и их сверстники маршировали в зените света; мы, их дети, только выходили из темноты, и за нами пока никого не было видно. Дедушки и бабушки уже миновали световой пик, на их плечи опустились тени; впереди угадывались спины их собственных родителей, почти скрывшиеся во мгле. Шеренги двигалась неспешно, но безостановочно – из мрака и во мрак, – и ничья воля не могла прекратить их вечный марш. В моей голове кто-то сказал чужим голосом, как будто зачитывая из книги: «Когда холодная ночь заберет их всех, перед моим настоящим лицом останется лишь Пустота. Предчувствие ее уже живет в комнате с нитяными занавесками и тикающими часами, как контуры рабочих креплений угадываются за театральными декорациями. Они стоят посреди страшного каменного одиночества, но все актеры уверены, что сцена – это и есть весь мир, и тратят драгоценные минуты совсем не на то, совсем не так, совсем не с теми и не за тем..!»
Потрясенная, я вскочила на ноги. По моим щекам ручьем текли слезы. Мне надо было успеть – успеть любой ценой! – схватить этот мир, спрятать его со всеми обитателями в единственном месте, где холодное одиночество не сможет стереть их лица, их руки, их голоса и взгляды. И надо предупредить остальных, чтобы скорее прятали его тоже – и спешили говорить друг другу доброе, спешили жалеть, утешать, любить..! Я бросилась в соседнюю комнату.
– Бабушка, бабушка, – закричала, схватив ее за халат. Бабушка с сестрой обернулись в испуге. – Бабушка, ведь ты же когда-нибудь умрешь! Ведь ты же умрешь..! – голос мой сорвался от плача, и, воспользовавшись паузой, бабушка быстро заговорила:
– Вот глупенькая, конечно, не умру. Совсем не умру. Это ты фильма насмотрелась. («Нашли, что ребенку включать, про войну фильм,» – проворчала она сестре.) Ты устала просто, тебе спать пора. Пойдем, пойдем, тетя Маша нам такую постель мягкую приготовила… – И повела меня в комнату, не давая вставить ни слова.
Я уснула, едва голова коснулась подушки. Проснулась от шума и топота по всему дому. В честь столичных гостей хозяева решили зарезать свинью. Нас, детей, оставили в доме, пояснив, что дело это небезопасное. Усадили на теплые половицы в пятнышках солнечных зайчиков и строго-настрого запретили подходить к окнам. Сначала мы вели себя тихо, но потом начали шептаться и возиться. Вдруг снаружи раздался человеческий, полный ужаса и боли, визг. Возня тут же прекратилась. Визг нарастал, солнечный свет в окне перекрыли какие-то тени, и прямо напротив того места, где мы сидели, о стену дома что-то начало сильно биться. Я зажала уши руками, но крики и удары
