мировая революция и прибавочная стоимость. Такая тематика была свежа и насущна лет за сто до этого. Тогда у Павлов Нилиных не было еще телевизоров. И потогонок Китай еще не понастроил. Зато буржуи были настоящие, кондовые, с заводами-пароходами, а не пакетом акций цифровых гигантов.
Тогда угнетаемый класс на стачки собирался, революционеры в папиросном дыму на тайных квартирах ночи напролет спорили, как им фабрики и разные средства производства у угнетателей экспроприировать и меж собой поделить. Зачем? А чтоб на фабриках этих точно так же продолжать потеть, но получаемые в результате своего труда материальные блага распределять иначе. Чтоб им – рабочему классу – доставался излишек прибавочной стоимости. Тогда голодным массам просто хотелось есть, о лакомствах никто не думал.
А на исходе XX века пролетариат был уж совершенно иного качества. После многолетних перипетий, войн и ударного строительства коммунизма соцлагерь представлял из себя вполне раздобревшее общество. Уже рабочему человеку хотелось чего-нибудь особенного, чего-то, символизирующего статус счастливого потребителя. Ковры, хрусталь, «Жигули», бытовая техника. А позже объектом воздыханий стали товары «импортного» происхождения: кола, джинсы, видео, «Плейбой», иномарки и далее по списку. Маркс? Нет, он уже к реальности отношения не имел.
Не капитализм тогда в железный занавес с той стороны стучался, а новое время – эпоха информации. Мало кто на самом Западе понимал ее истинную жестокую природу, начавшую уже изводить классических промышленных капиталистов. А за железным занавесом томились миллионов 300 новых жертв – людей, не полностью заразившихся еще консьюмеризмом и понятия не имевших о новых методах распространения этого вируса – электронных технологиях коммуникации.
Социализм был обречен. Что он мог противопоставить вирусу консьюмеризма? Случись это на 20—30 лет раньше, тогда другое дело. В добрежневские времена жила еще высокая идея космизма в головах советской молодежи. Голубые сады на Марсе, покорение дальнего космоса, выход в ноосферу и изменение законов термодинамики. Это был мощный иммунный барьер против вульгарного мещанства, консьюмеризм бы не прошел.
Но совковая геронтократия продала свою рвущуюся ввысь молодежь за колбасу уже концу 1960-х, принявшись выращивать собственного ущербного консьюмера. Не хотели понимать кремлевские старцы, что рано или поздно развалится государство, в котором царствовал люмпен-потребитель, чье микроскопическое право частной собственности – причина массового когнитивного диссонанса. Ведь что получал советский рабочий в награду за ударный труд от социалистической системы? Доску почета, вымпел и грамоту. А чего хотел? Сады на Марсе? Нет, хотел уже советский человек жить красиво, как изображалось в контрабандных каталогах «Quelle».
И стала расти натуральная «человеческая жаба» в груди советского «недопотребителя», душить его некогда
