приготовления ко сну, а затем, взяла меня вместе с собой на кровать.
– А место поближе к батарее оставим папе. Ох, Павлик, устала я, сил нет.
Было жарко, но уже не душно. С мамой всегда комфортно. Она легонько обняла меня и поцеловала. Мама была прекрасна. Даром, что запах алкоголя мне нравился гораздо меньше того, чем обычно пахла она. Мама скоро засопела во сне, а следом в блаженных мыслях уснул и я.
Мне снились пушистые облачка молочного цвета. На них какой-то забавный человечек из них рисовал различные фигурки и пускал по небу. Какие же они пористые, лёгкие и воздушные! А что за узоры выходил из-под руки человечка! Животные, постройки, предметы, даже люди и лица. Всё было узнаваемо, со своим характером, но сохраняя общую облачную структуру. Рисовал этот человечек ради того, чтобы почаще жители земли поднимали свои глаза к небу и видели наверху прекрасные изображения. Ещё один взмах кистью, и вот почти готов новый шедевр…
Резкая боль. Жгучая и разрывающая всё нутро. Кожа закипела адским пламенем. Я завопил нечеловеческим криком. Я чувствовал на себе раскалённое до предела железо. Скудная одёжка не спасала. Я плакал, что есть сил, но никто не слышал – в ответ лишь громогласный храп. Отец, такой далёкий и отстранённый вернулся на своё место. Видимо, решил быть поближе к маме и случайно смахнул меня на батарею, что почти вплотную прилегала к кровати. На батарею марки «ТермоМир». Я уже визжал, как котёнок, умирающий от удушья. Тяжёлый запах перегара смешался с вонью обгорелой младенческой кожи. Я чувствовал, как у меня вытек глаз, а затем закипел, словно яйцо на сковородке. Через пять минут адских мучений я умер. Но меня так никто и не услышал. Не услышали дядя Коля с тётей Галей, спящие пьяным мёртвым сном. Не услышал далёкий отец, который был рядом. Не услышала родная мама…мать! Где-то вдалеке, невесомой музыкой чеканились слова, словно из другого мира:
– In seinen Armen das Kind war tot.
Моё сознание недоуменно отделилось от тела, всё ещё пошатываясь и потряхиваясь от невероятной боли. Неужели таков конец этого воплощения? Да, верно, вот я уже нахожусь вне пространства и времени. Недоумение и непонимание, но факт остаётся фактом: Павлик, младенец девяти месяцев от роду – мёртв. Итак, конец. И это, как бы то ни было, совсем не страшно. Страшно другое.
IV.
Всегда удивлялся сам себе: как у меня получается лежать на кровати, почти не двигаясь, но с интересом проводить время? Неужели такой богатый внутренний мир? Ну и что, что действует только в одном ключе. Слишком мрачно. Слишком громкий крик стоит в ушах. Слишком сильно пахнет горелой плотью. Анатолий Бодрин продолжает своё существование, не смотря ни на что. Да, лежу на кровати. В чём проблема? Все мы – мертвецы, но разве я хуже лишь от того, что больше похож на мертвеца в своём покое, чем суетящийся в тленных движениях люд? Чем я виноватее их, лёжа у себя дома? Жизнь… сочится, всё же ощущаю. Отвратительно, когда-нибудь мне предстоит встать с кровати. Мне ещё сегодня к отцу ехать.
Пролистал
