не сложилось с юриспруденцией. Он хотел, чтобы меня настиг покой.
Журналист из меня не получился, потому, что слишком плохо умею отличать полуправду от полулжи, и не в состоянии был её тасовать нужным образом. Я смог научиться излагать свои мысли и позицию на бумаге, формировать собственную точку зрения по любому инфо-поводу, а также кадрить девочек, помогая им писать заумные посты в соцсети. Это больше, чем у большинства журналистов нашей страны, но для меня слишком много. Отец был молчаливо взбешён, когда у меня не сложилось с журналистикой. Он хотел, чтобы моя жизнь была в непрекращающемся движении.
Филолог из меня почти получился, а всё потому, что достаточно было любить хорошую литературу, да ненавидеть теорию языка. Я по-настоящему научился любить хорошую литературу, заменив в своём читательском рационе Пушкина на Ходасевича, Толстого на Набокова, Чехова на Андреева, Ремарка на Гессе, Камю на Газданова, Кафку на Платонова, Мураками на Акутагаву. Не знаю, как обстоит дело со вкусом у большинства филологов в нашей стране. Этимология, синтаксис, орфоэпия, лингвистика и так далее, были не для меня, а я был не для них, да и вообще у нас как-то не срослось. Но ведь любить хорошую литературу, это уже больше, чем у девяноста процентов людей, имеющих высшее образование в нашей стране. Какого чёрта, где мой диплом? Отец равнодушно молчал, когда у меня не сложилось с филологией. Я не знал, чего я хочу, а он – тем более.
Но у меня был нормальный шанс закончить филфак. Оценённый в зачётке многочисленными и высокомерными «отлично». Хороший счёт у преподавателей, хоть в займы бери. Но всё изменилось в один день. Как же эти «одни дни» обожают всё менять! Заканчивая четвёртый курс, на конференции-отчёте по практике, я дал волю своему языку. А моим языком говорило негодование, ненависть, ярость под эгидой раздутого эго. Нас, студентов, лишили права выбора места прохождения летней практики. Всех направили в какой-то детский центр дополнительного образования, где учащиеся занимались танцами, музыкой и другой подобной дребеденью. Дети до пятнадцати лет. Ненавижу всех людей, попадающих под такой возрастной ценз. Меня и моих одногруппников заставили сделать парочку обучающих мероприятий для детишек в игровой форме. Вроде бы ничего сложного, а тем более страшного, но это мне так кажется сейчас. Ведь всё моё негодование тогда заключалось в том, что отобрали свободу выбора практики, в насильственности, да и вызывали сомнения компетенции, полученные от такого рода деятельности. Естественно, мне хотелось проходить практику в редакции или типографии, может, в каких-то архивах с рукописями. Это сейчас понимаю, что институт практики в университете – просто обман, нерациональное использование времени и пыль в глаза для министерства образования. Тогда мне казалось, что у меня отняли право выбора для своих интересов. Сейчас я знаю, что никто мне никогда никакого права не давал, чтобы его забирать.
Всё же практику я кое-как прошёл, не смотря на тошнотворное состояние от детской
