Сейчас. Надо, – бурчала она монотонно, повторяя эти слова перед очередной постелью.
–Эй, дальше то что? Интересно же, – Ёлка чувствовала досаду от прерванной на самом интересном месте сказки.
Завтра она вернется в город и так не узнает окончания. Листик шумно втянула воздух носом.
–Смурова. Вам отдельное приглашение нужно? Время сна, – Дина Яновна не уходила, следя за исполнением распоряжения директора.
–Завтра закончу, – прошептала рассказчица.
Успокаивались ещё с полчаса, то и дело ворочаясь. Галя то скулила, то подвывала во сне. Кто-то гулко подхрапывал. Мотыльки неясным образом просочились в спальню, и стриженная девчонка выпускала их в коридор. Поскрёбушки возвращались. Их явления были не столько видимы, сколько различимы по звуку. Листик шептала вечернюю молитву уже третий раз. Через полчаса, судя по легким шелестящим шагам, из коридора ушла Дина Яновна. В спальне сделалось как-то неестественно тихо. Ёлка осторожно поднялась, потрясла за плечи Иришку и Листика.
В коридоре, лишенном окон, упала плотная тьма.
–Пора. Валим, – прошипела Елка еле слышно.
Казалось, что малейший звук в этом обволакивающем молчании звенит криком. Практичная Иришка осознала: ей предлагают уходить босой, в тонкой ночной рубашке, без еды, оружия и запаса лекарств из места, где хранятся их документы. Она вычертила ощупью пальцем ноги на пыльном паркете подобие пятиконечной звезды. Глядишь, хоть духи сберегут от глупости. Листик молча потянула девочек в ту сторону, где, как ей помнилось, находился выход из дома. Она ощущала лишь тяжелую усталость. Темнота – самая удачная маскировка. Выбраться, вырваться, вывести этих двоих, живых и тёплых, а там… как знать: куда решиться вернуться, в чьё из окон постучаться? Иришка ощущала, что у неё вспотели ладони и сильно ноет в левой стороне груди. Пожалуй, что она хотела в кладовую: полежать на полке, подышать сыростью и пообщаться с Оленькой. Перед входной дверью нарочно закашлялась, надеясь, что её услышит директор в так близко расположенном кабинете и выйдет на шум. Но звуки отмерли в сонной темноте особняка колонии. И Ириша задалась логичным вопросом: а отчего половицы предревнего с виду рассохшегося паркета совершенно не скрипят?
На крыльцо выбрались осторожно. Наверное, им везло. Луна стояла не тоненьким серпиком месяца, но в две трети. Её серебристой зыбкости хватало на путь до плетня, за которым следовало ввинтиться в чащу.
–В лес без огня идти, – Иришка всхлипнула.
–Боишься – возвращайся. Или закройся и не ной.
Ёлке самой было смурно. Дорогу к реке она не помнила напрочь. Босые ноги словно заранее предчувствовали лесной сухостой, покрываясь зыбкими мурашками. От беспокойства одной спутницы и квелой вялости другой накатывала злость. Эх, говорила же, не надо в ту квартиру лезть, хозяева непростые. Послушались бы её, лежала бы сейчас под бренчащую гитару, обнимала
