протянула капризно, без страха, но с желанием противоречить.
–Не хочу. Почему я должна слушаться? Вы даже не учитель. Олег Николаевич скажет – пойду.
–Потому что вы в колонии. И слушаетесь всех старших, – голос Дины Яновны эмоций не отражал.
–Вы вообще библиотекарь. И наказывать никакого права не имеете, – Иришка догадывалась, что разговор рискованный.
Но затеяла она его с той же целью, с какой были совершены последние выходки. Для того же, для чего предназначались выход из класса во время уроков и мертвая крыса, прибитая шпильками из причёски к двери.
Спрячут тут, плохое случится вряд ли. Темно, сыро – ничего нового. А вот, если эти двое заберут в ночной жуткий лес, придется бежать, скрываться – ох, какая беда может произойти? В том-то и грусть, что поди догадайся какая. Не пойти – трусость. А так вроде и не по своей воле. Наказали, в карцере сидела, уйти не могла, а вам – скатертью дорога!
–Гольдштейн, вы дерзите неубедительно, – Дина Яновна взяла девочку за плечи и втолкнула во тьму. Следом осторожно поставила фонарь.
–Опрокинете – останетесь без света. Или – хуже того – сгорите. Возиться ещё с вашим пеплом, руки пачкать, – естественный тон говорящей не давал различить: шутит ли она, – Когда керосин догорит – стучите изнутри. И если что-то смутит или придёт в гости – стучите обязательно.
Иришка прикинула: слышен ли будет её стук с первого этажа, учитывая глубину и толщину двери из коридора и двери кладовой. И тут ей действительно стало не по себе.
–Не бойтесь, – Дина Яновна говорила тускловато-равнодушно, явно устало, – Я обязательно узнаю, что вы стучали. И успею вовремя. Вы тут все – казенные дети. Подучётные. Количество желательно сохранить стабильным. Обойдитесь без истерик.
Снаружи заскрипел засов. Иришка стояла сбоку от фонаря, и глаза её привыкали к полутьме. Она должна была бы грустить. По крайней мере именно этого от неё ожидали. Но замкнутые помещения, темнота и одиночество составляли для девочки среду привычную. Потому в кладовой она чувствовала себя уютнее, чем в классе, или за сарайчиком среди колонисток. Характер же Иришки делал для неё комбинацию с тем, чтобы незаметно исчезнуть с занятия, в чужом незнакомом дворе раздобыть дохлую крысу и закрепить на двери, а потом признаться в содеянном, куда проще, чем произнести фразу: "Я с вами в лес не пойду".
Кладовая была узкой в ширину и короткой в длину. Каморка, вертикальный гробик, да и только. Раскинув руки, Иришка уперлась в полки, расположенные по стенам. На них ничего не лежало. Логично. Кто додумается использовать под карцер помещение, где хранят продукты? Разве, если это такой странный способ кормить наказанных. Сидеть было негде. Ни стула, ни табуретки, ни лавки. Три стены полок от пола до потолка, вместо четвертой – дверь. От стояния же на ледяном полу зябли ноги. Ближе к фонарю находиться оказалось ещё как-то сносно. Но он грел лодыжки, и жар добирался до коленей. Пол
