style="font-size:15px;"> Мы вышли на улицу. Вокруг простиралась «Адова кухня» – так называется район Сороковых и Пятидесятых улиц между Девятой и Одиннадцатой авеню. Там куча всяких забегаловок.
– Я вам сочинил стихи.
Андрюша начал читать стихи прямо на улице – громко и вдохновенно, но в эту минуту грянул гром, и началась жуткая гроза. В Нью-Йорке, как и в Питере, погода меняется каждые полчаса без малейшего на то основания, так что Айрис Мэрдок с ее чудной фразой «Эта сумасшедшая старуха – лондонская погода» – может смело отдыхать, пожила бы она У НАС!
Гром грянул, и мы с Андрюшей заметались по «Адовой кухне» в поисках какого-нибудь славного местечка – нырять абы куда, нам не хотелось – все-таки, первое свидание – не хрен собачий! Славное местечко нашлось почти сразу – что-то забавное в стиле 60-х, с оранжевыми пластмассовыми креслами и розовыми торшерами, мы вбежали мокрые, плюхнулись в эти кресла и Андрюша снова начал читать стихи:
Ты лежишь на краю теплой бездны,
Названной одиночеством ночью.
Или покоем? Судить бесполезно.
Каждый себя доживает заочно
Так вот и я; оживая помалу,
Впрок берегу затвердевшую данность.
Мертво губами шепчу все условия
И прижимаю к себе одеяло…
В эту минуту я вдруг увидела у него за спиной что-то странное. Я увидела абсолютно голого малайского мальчика лет 15-ти. Он стоял к нам спиной, и я увидела его круглую желтую попу – почти, как наяву. Но ясно было, что наяву такое происходить не может, поэтому я зажмурилась и крепко потерла глаза. Когда я их снова открыла – попа никуда не исчезла.
Я помню страшный разговор,
Сердцебиенье без обмолвок,
Где слово – ледяной осколок,
Входило в ткань судьбы.
И не осталось ничего,
воздушной ток молчанья,
осел как мокрый снег…
Андрюша читал, вдохновенно запрокинув голову и прервать его было немыслимо – к тому же он читал мне посвященные любовные стихи:
…Забыть нельзя,
(я пью твой горький смертный сок),
но вот, остыв и не простив,
перетопить соль бурую
московских зимних улиц
в теченье речевых,
бездомных, донных строк…
Я открывала и закрывала глаза, в надежде, что видение исчезнет, но оно не исчезало. Наконец мой новый друг закончил, и я молча показала ему глазами, чтобы он обернулся. Он обернулся и небрежно заметил:
– Жопа… Это мы в гейский бар заскочили.
Тут только я заметила, еще нескольких голых мальчиков. Что касается того – первого мальчика, то он нес на блюде, приставленном к низу живота, своего «мальчика» джентльмену за столиком напротив нас. Джентльмен стал принесенное сокровище тихо поглаживать, а я вылупилась на них так, что нас, наконец, заметили, определили как разнополых – НЕНАШИХ натуралов и так
