говорила Анастазия, и волнение красило румянцем ее округлые щеки. – И все-таки пустые мечты не оставляли меня. Мне хотелось думать, что твоя женитьба была вынужденной, и что ты останешься таким же, каким и был, и нашим отношениям ничто не угрожает. Я представляла себе наши встречи, такие пылкие и такие нежные. Воспоминания о них всегда наполняли яркостью мою постылую жизнь, они давали мне возможность и дальше терпеть все те мерзости, что происходят у меня дома.
Голос Анастазии предательски звенел. Дарти попытался сочувственно накрыть ее ладонь, но молодая женщина лишь гордо вскинула голову и отодвинула протянутую ей руку. Сострадание заставило потемнеть голубые глаза Дарти.
– Прости меня, что я не могу ответить на твое желание. Ведь ты понимаешь, теперь, в изменившихся обстоятельствах… – он смешался и замолк. Слова, столь простые и очевидные, не шли на язык.
Анастазия покачала головой и выпрямилась. Теперь в глазах ее был вызов.
– Не надо. Все это пустое, чувство жалости, вина и тому подобное. Ты ни в чем не виноват передо мной. Ты имеешь право строить свою жизнь, как сочтешь нужным, и если в ней больше нет для меня места, что ж, я смогу это пережить. Ты знаешь, я женщина сильная, я умею терпеть. Наверное, я не должна была вызывать тебя на это свидание, но, прости, я не сумела удержаться. Мне так хотелось сказать тебе хоть несколько слов, увидеть твою улыбку. Теперь, когда мое желание исполнено, мы можем расстаться. Не беспокойся, твоей жене ничего не грозит. Я не собираюсь становиться ее соперницей.
Ее слова горечью отдавались у него в душе, и, тем не менее, Дарти смотрел на Анастазию с восхищением. Он любовался гордым блеском ее зеленых глаз, окрасившим округлое лицо румянцем, твердым разворотом плеч. Сейчас он не мог не любить ее, и образ жены, столь дорогой ему, слегка потускнел.
Анастазия отодвинула так и не тронутую чашку с кофе и поднялась.
– Думаю, мне пора. Я благодарна, что ты откликнулся на мое приглашение. Прощай.
Сейчас присущая ей картавость звучала особенно заметно, и горячая волна окатила Дарти грудь. Он вскинул руку в останавливающем жесте, но Анастазия лишь покачала головой и быстро пошла к выходу. Слова сожаления, раскаяния, любви мешались у него внутри, он хотел сказать ей слишком многое и поэтому не говорил ничего. Он молча смотрел, как она уходила, и сдавливающий грудь камень становился все тяжелее. И только когда широкая деревянная дверь скрыла за собой Анастазию, Дарти вскочил, как будто подброшенный пружиной, и бросился за ней. Он нагнал ее на улице и, грубо ухватив сзади за локоть, заставил остановиться. Он тяжело дышал. Анастазия смотрела вопросительно.
– Погоди, – торопливо произнес Дарти. – Тебе не следует так торопиться. Мы еще не договорили.
Ее изящно очертаные брови поползли вверх.
– Разве не все уже сказано?
Он покачал головой.
– Нет, не все.
