одну героиню не сумел опознать никто. Нищая старуха-цыганка, грязная, сгорбленная, с трясущимися руками, что-то шамкающая кажущимся беззубым ртом так и остается не узнанной. И когда зрители признают свое бессилие, сгорбленный стан распрямляется, черты сморщенного лица разглаживаются, исчезает кутающий фигуру огромный серый платок и перед ними предстает смеющаяся Элиса.
Энергия била в Элисе ключом. Ее черные глаза горели огнем, вдохновляемым какой-нибудь очередной идеей. Она постоянно куда-то стремилась, она впитывала жизнь, как увлекательное приключение. Но незначительный эпизод, случайно брошенное слово, косой взгляд, и с ней происходила разительная перемена. Горевший огонь угасал, прекрасные глаза подергивались дымкой грусти, и перед Дарти оказывалась испуганная девочка, девочка одинокая и несчастная. В такие минуты Элиса была особенно близка Дарти. Всей душой он желал утешить ее, защитить, даровать успокоение, он желал этого и понимал, что не сможет этого сделать. Ибо Дарти знал, знал с первого дня их семейной жизни, что именно он и будет главным элисиным обидчиком.
С той минуты, как он впервые осознал на себе действие женского очарования, Дарти оставался во власти этой страшной силы. Женщины влекли его, как влечет прохладная вода в душный и знойный полдень, они возбуждали в нем страсть, они будоражили его воображение и становились источником вдохновения. Перед этими чарами меркли прочие радости, поэзия философии, красота искусства, безыскусная прелесть природы, страсть азарта, все это отступало на второй план, когда в душе Дарти разгорался огонь нового увлечения.
…
Она слегка картавила, этот небольшой дефект делал ее речь мягче, что придавало Анастазии Годак лишь больше очарования. Частые колечки цвета меди ореолом окружали прелестную головку, что венчала чуть полноватый стан, точеные округлые плечи и свежий румянец говорили о хорошем здоровье, а прямой твердый взгляд выдавал сильную натуру.
Дарти не видел Анастазии больше двух лет, но когда повстречал ее на набережной, внутри у него сразу обдало теплом, ему вспомнились их редкие встречи, полные пламенной чувственности и трепета. Когда Дарти с ней познакомился, Анастазия была не только замужем, но уже успела вкусить плоды тайной греховной любви. Именно такие женщины и давали Дарти возможность удовлетворить его страсть к прекрасному полу.
Оба они жили в эпоху господства жесткой морали, в эпоху четкого разделения «законной любви» и «любви греховной», той любви, что узами брака не освящалась. Общество строго следило, чтобы женщина блюла свою чистоту, никакие отношения до вступления в законный брак не допускались, и та несчастная, что осмеливалась нарушить этот запрет, из рядов общества изгонялась.
Как бы ни была прелестна девушка, каким бы огнем очарования ни сияли ее глазки, каким бы стройным ни был ее стан, как ни пленительна была ее походка, одного сознания,
