уже все архонтам, пусть тебя вылечат, что бы это ни было!
– Мана, тише, – прошептал я, морщась. Мою голову точно раздуло изнутри горячим паром.
– Мана, Юля, – передразнила Мана. – Баста, хватит! Я – Мануэла. Ты говоришь на языке ананси. Так говори без своих “ванек” и “манок”. Фалах.
– А сама-то, – засмеялась Никсия. – Баста, нада.
Мана зыркнула на Веснушку, и рыжая подавилась смехом. Смуглая девушка стрелой вылетела из инъекционной. Пар в моей голове остыл, исчез, может, вытек через уши.
Очередь сзади меня зароптала: чего там возитесь?.. Я поплелся к выходу, услышав напоследок реплику Никсии:
– По-моему, в этом году Дарсис не позвал свою дикую мучачу на танцы.
Глава 4
Согласно приказу самого главного рабовладельца на этой планете, я уселся на белом диване в углу его просторного кабинета. Мои стопы плотно уперлись в пол, руки – в колени, мышцы напряглись – все чтобы не скатиться со скользкой белой кожи на такой же белый пол, и оттуда не глазеть ошалело вверх, на такие же белые стены с потолком. Все белое, как в больнице. Не хватало только запаха лекарств и хлорки.
Сидя за пустым столом – конечно, тоже белым – архонт Гертен взмахнул рукой. Инфракрасные датчики тихо пикнули, и жалюзи на окнах послушно раскрылись. Снаружи роскошные кустарники махали пушистыми фиолетовыми ветвями. Качал их вовсе не ветер.
– Тягура зацвела, – сказал я, невольно представляя, как соберу завтра с утра новый букет в комнату Юли.
Соцветия с маленькими колокольчатыми цветками, точь-в-точь как у земной сирени, тянулись и плотно жались друг к другу, образуя огромные душистые шары. Эти цветочные сферы склонялись к окну, мягкие лепестки топорщились по всей их окружности. Едва слышно сквозь стекло скрипело – ветви кустарника с треском сгибались под неестественно сильным притяжением цветов друг к другу. Пара тонких веток сломалось.
Гертен едва взглянул в окно.
– Зачем вы заставили цветы тянуться друг к другу? – спросил я.
– Ананси изучают Свет, – сказал архонт. – Свет изменяет мир. Мы экспериментируем с массой и гравитационной силой всего на планете: камней, растений, животных.
Мое плечо нервно дернулось – выкладывай, меня тоже изменил Свет? Я тоже твой эксперимент, гад? Ведь в твоих змеиных желтющих глазах я ничем не отличаюсь от орангутанга или подсолнуха?
Всего этого я не сказал. Я сказал: Так и запишем.
Гертен хмыкнул.
Только Мана знала, что я чудик. Точнее все знали, но только Мане я раскрыл секрет про мою сверхэмпатию.
– Через месяц тебе прекратят давать «сыворотку», – огорошили меня. Я аж заикаться начал:
– М-м-меня вернут домой?
– Ровно через год, как тебе обещали шесть лет назад, – резко повысил голос Гертен.
Я съязвил:
– Ох, извините, забыл. Человеческая память ведь очень короткая.
Синяя
