и, правда, не помешало бы расчесать.
Глава 3
В инъекционной человеческие половинки гешвистеров задирали правые рукава рубашек и по очереди подходили к машинам, впрыскивающим «сыворотку». Зал немаленький, но пятьсот детей набились в него так плотно, что и гравипушкой не отшвырнешь.
Повсюду дыхание, пропахшее выпечкой с завтрака. Оладьями. Жареной говядиной. Теми же хот-догами. Ароматы дышали мне в лицо. А я позавтракал сегодня одной лишь нервотрепкой.
– Слюни вытри, – сказала Мана, когда я протиснулся к ней со спины. Ко мне бразильянка не повернулась. Я провел ладонью по губам.
Очередь двигалась достаточно медленно, чтобы произнести слово. Бесполезное ничего не меняющее слово, а произнести его все же надо.
Я сказал: Прости.
Мана резко развернулась ко мне. Волна черных волос хлестнула меня по щекам.
– Дарсис хотел ударить меня? – прошипела девушка.
– Нет.
– Значит, ты хотел? – ее покрасневшие глаза впились в меня.
– Конечно, нет, – отмахнулся я и, оглянувшись по сторонам, зашептал:
– Мана, я уже говорил, что не знаю, как это происходит. И почему.
Мана недоверчиво прикусила губу.
– Все из-за того, что я отобрала тот кусок пиццы. Говорила мне мама: голодный омим, мужчина, – сердитый омим. Теперь ты меня ненавидишь.
– Да нет же, – шикнул я. – Я не передавал Дарсису ненависть, только чуток недовольства.
– Чуток? – рыкнула Мана. – Он чуть не разбил нам головы!
– Черт знает, почему его переклинило, и он набросился на тебя. Но Дарсис и правда ненавидит меня.
– Абсурдо, чушь! – теперь очередь Маны отмахиваться.
– После того как я вытянул из него всю ярость, он все еще пытался мне врезать.
– Ты сам сказал, что не знаешь, как это происходит.
Очередь дошла до Маны. Девушка просунула смуглую руку, всю в старых ножевых шрамах – следах незабываемого детства в незабываемом земном городе Сальвадоре – в стеклянную трубу машины. Внутри трубы силиконовые держатели обхватили смуглое предплечье. Автоматический безыгольный шприц прыснул в вены девушки тонкую струю «сыворотки». Как в песне:
Струя любви,
Звезда в жасминах,
Мозги – пока.
Трубка рядом с Маной освободилась, я впихнул руку. Двадцать секунд ждешь, никакой боли, так легкая щекотка. Только на немного поношенных за сутки розовых очках быстро сглаживаются царапины, убираются потертости, промываются стеклышки. И снова ты – счастливый и безропотный солдат любви, которому все фиолетово.
Ушло время, когда я пытался избежать стеклянной пасти этой мозгодавилки. Насильно или нет, сверхзвуковой шприц втыкали в меня. Нет смысла бунтовать, если ты все равно спозаранку бежишь по росистым лугам и собираешь яркий цветочный букет к Юлиному пробуждению.
Никсия
