она живёт не с вами? – Жак даже забыл в какой-то момент обо всех событиях, предшествующих его появлению в доме лейтенанта, а гасконец снова пожал плечами:
– Зачем? – добавил к едва тлеющим углям в очаге ещё одно полено. – Служанка у меня приходящая, она живёт по соседству… Обедаю я в «Сосновой шишке»… если есть время. За своими вещами в состоянии присмотреть сам, то же самое касается оружия… Да я и дома-то практически не бываю, вы же сами знаете.
– Вы не похоже на других… ни в чём, – совершенно искренне ответил д’Эстурвиль. – Возможно, я произвёл на вас не самое лучшее впечатление, но мне… поверьте, мне бы очень хотелось исправиться. А ещё – узнать вас поближе.
Шарль вздрогнул. Всё то время, пока они пробирались к дому по грязным парижским улицам, он изо всех сил гнал от себя воспоминания о недавнем поцелуе и о том, какие мысли вызвало внезапное прикосновение губ молодого лионца.
О том, что ему впервые за все последние годы неудержимо захотелось, чтобы мужчина обнял его. Чтобы можно было обнять в ответ и, не делая над собой никаких усилий, произнести вслух такое заветное, такое желанное имя.
И пускай этот Жак совершенно не похож на погибшего друга, но у него те же глаза и такие же горячие, нетерпеливые губы – там, в подворотне, Шарль едва удержался, чтобы не ответить на поцелуй по-настоящему.
И совершенно плевать, чем вся эта история может закончиться.
…
Он поднялся и подошёл к д’Эстурвилю вплотную.
Кадет был значительно выше, и Шарль привычно запрокинул голову.
– Вы и вправду хотите лучше узнать меня? – заглянул в глаза, чувствуя, что невольно начинает улыбаться. – Зачем вам это?
Глаза гостя, обрамлённые пушистыми ресницами цвета спелой ржи, моргнули, а потом – ещё раз, и ещё.
– Я не знаю, – решившись, он положил вновь руки гасконцу на плечи. – Это странно, но я… не могу не думать о вас.
Вместо ответа Шарль принялся расстегивать на нём камзол, заставил снять рубашку. Прошёлся медленно обеими руками по груди и плечам, притянул к себе за бёдра. Его моментально накрыло судорожной волной; в какой-то момент и впрямь почудилось, что он обнимает своего погибшего друга.
Конечно, этот Жак был выше и тоньше, но у него оказалась такая же загорелая до бронзы кожа, а вдоль живота к паху тянулась тонкая полоска светлых волос. И выражение лица у него было таким же ошалевшим, как у артаньяновского кузнеца в их первый с Шарлем раз – юноше даже засмеяться захотелось.
– Д’Артаньян… – мысли кадета отчаянно путались, он с настоящим ужасом чувствовал, как его тело отзывается на прикосновения гасконца и вовсе неподобающим образом. – Погодите… Я думал, мы поговорим…
– Поговорим? – с коротким смешком лейтенант стал распускать пояс его штанов. – А мне показалось, вы хотите совсем другого…
А потом он вдруг убрал руки и буквально оттолкнул лионца:
– Раздевайся!
Первоначальная растерянность
