не подвела. Уловив боковым зрением новое движение, он обернулся резко и перехватил рукой клинок беарнца, у самой гарды.
Рванул на себя изо всех сил, так что тот выпустил шпагу, отшвырнул её в сторону. Боли, как ни странно, не ощутил. Может, потому, что был в перчатках, а может, боль вытеснила радость оттого, что успел. Смотрел на косую рану, пересекающую ладонь, на кровь, крупными каплями пятнающую сапоги и пол, а в мозгу билось только одно: успел. И мальчишка, внезапно ставший значить для него столь многое, всё-таки останется жить. Правда, если Шарль сумеет оправдать его перед капитаном и кардиналом…
– Лейтенант! – де Бемо подскочил к нему и, даже не спрашивая позволения, стал стаскивать с руки перчатку. Обернулся к остальным, крикнул:
– Лекаря! Зовите скорее лекаря!
Все словно очнулись.
Кто-то метнулся искать врача, де Террид поспешно протянул командиру свой платок.
Кастерас и де Мелен на всякий случай ухватили Ранкуня за плечи – чтобы не наделал ещё каких глупостей. Тот, впрочем, не сопротивлялся. Видимо, начинал понимать, что натворил.
А д’Эстурвиль вдруг отобрал у де Террида платок и вложил его Шарлю в ладонь. А поверх накрыл своей, заставил сжать руку в кулак.
– Держите, – сказал, избегая смотреть в глаза. – Зажмите рану покрепче.
Лейтенант отдёрнул руку. Кое-как обмотал тряпицей ладонь.
– Замолчали, – произнёс, вроде бы, негромко, однако в казарме тотчас же установилась мёртвая тишина. – Де Бемо, дуэлянтов под арест. На неделю. Немедленно.
– Но г-н лейтенант, – запротестовал де Террид, – д’Эстурвиль тут ни при чём! Это всё де Ранкунь! Господа, что же вы молчите? Подтвердите мои слова!
– Конечно, это я! – беарнец и здесь не удержался от ехидной реплики. – А вздёрнут нас обоих!
– Всем молчать! – рявкнул в ответ Шарль, и на скулах у него вздулись желваки. – Я же сказал: увести задержанных. А остальные – марш в фехтовальный зал!
И первым зашагал к лестнице.
Освободившись с гауптвахты, д’Эстурвиль долго блуждал по улицам.
По большому счёту, следовало отправиться в казарму и доложить дежурному о своём освобождении, но он не стал. А точнее, побоялся столкнуться там с д’Артаньяном.
К встрече с гасконцем он был готов меньше всего.
И это при том, что вины за случившееся кадет не чувствовал. Однако стоило вспомнить, с каким холодным презрением смотрел на дуэлянтов лейтенант, как вся уверенность в собственной правоте пропадала начисто.
Он и сам не мог толком разобрать своих чувств.
С одной стороны, была обида – ведь зачинщиком дуэли был, собственно говоря, не он, а под арест отправили обоих, причём даже не разобравшись в ситуации.
С другой, при вспоминании о том, как д’Артаньян перехватил клинок де Ранкуня, д’Эстурвиля начинали терзать угрызения совести.
Конечно, на командире были перчатки для верховой езды, но, судя по
