затем снова попытался убедить себя, что разговаривает со своим другом.
Что не Шарль пришёл в Артаньян, а кузнец, допустим, решил навестить его в Кастельморе, и они, забравшись в конюшню, просто болтают ни о чём. Потому что слова – это так, шелуха, а главное – близкое присутствие любимого человека.
Хотя нет, конюшня с образом Жака как-то не вяжется, потому что он никогда особо не любил лошадей… и лошади всегда нервничали в его присутствии. Не зря Шарлю постоянно казалось, что в облике кузнеца есть что-то от волка…
А потом юноша, сообразив вдруг, что попросту спутал двух разных людей, едва не выдал себя.
И дёрнул же его чёрт за язык…
Он так растерялся, что предпочёл прервать разговор.
Оставив кадета, по-видимому, в стойком убеждении, что его лейтенант – действительно невоспитанная свинья.
Пусть так, главное, чтоб не стал копаться в подробностях их встреч.
Шарль так обозлился на себя и растерялся одновременно, что даже забыл, зачем, собственно говоря, пришёл в конюшню.
Он поспешил уйти и долго бродил безо всякой цели по окрестным улочкам.
Всё пытался собраться с мыслями и понять, как ему в дальнейшем вести себя по отношению к своему неожиданному протеже.
Так ничего и не решил, а потому вернулся в казарму.
…
Во дворе казармы было, как и всегда в это время, пусто, а вот из помещения раздавались какие-то выкрики и приглушённый звон шпаг.
Ну и мерзавцы, подумал Шарль. Говоришь им, говоришь, чтоб тренировались в зале, а не внизу, среди столов и лавок, а всё без толку.
И почему люди так легкомысленно относятся к собственной безопасности?
Да потому что мало кто так мучается чувством вины, как он…
Однако в данный момент гасконец не захотел продолжать рассуждения на подобную тему и, придав своему лицу как можно более недовольное выражение, вошёл.
И сразу понял, что это вовсе не учебный бой.
Уж слишком ожесточённо звенели клинки, а дерущиеся не сопровождали свои выпады шутливыми комментариями. Только дышали хрипло, пытаясь нащупать в обороне противника слабое место.
И присутствовавшие в казарме мушкетёры тоже молчали, напряжённо наблюдая за пляской оружия.
Всё действительно слишком серьёзно.
А потом Шарля и вовсе окатило холодом. Потому что глаза после яркого солнца наконец-то привыкли к сумраку помещения, и он разобрал, что дерутся д’Эстурвиль и беарнец де Ранкунь.
Только не это.
Проклятый дурак… Как он мог позволить втянуть себя в дуэль?
И дело даже не в том, что де Ранкунь, побывавший не в одном бою – куда более опытный фехтовальщик.
Дело, в первую очередь, в эдиктах кардинала относительно дуэлей, за нарушение которых карают без промедления и всякой жалости.
А ещё в том, что Шарль просто не выдержит, если потеряет
