такой молодой, – сказала она, перевязывая рану. – Я не могу поверить, что ты уже стал настоящим убийцей.
– Эти люди были дороги тебе? – спросил я помолчав.
– Старца звали Вегас, – она закусила губу. На ее плечо миролюбиво сел слепень и принялся чистить иглу. – Он учил меня грамоте. Теперь вот даже не знаю, смогу ли выучится до конца. Никто не станет со мной возиться. Мужчину, которого ты изрешетил стрелами, звали Родас. Он иногда учил меня драться. Очень смеялся, когда я ошибалась. Но я не обижалась на него. Он был хорошим человеком, только немного грубым. А тех, кто взорвался, звали Муфасаил, Меф и Талия. Талия была мне почти приемной матерью. Мои родители ушли. Или умерли. Я не знаю. Талия иногда пела мне песни и учила пользоваться косметикой. С ней можно было поболтать о своем… Меф был замкнутым воином… Он почти не говорил со мной. Его терзало какое-то горе. По-моему, его семью убил кто-то из вас… Или другие слуги Автора. А Мафусаил был жрецом. Он рассказывал мне удивительные вещи. О Пустом Океане, о людях, о том, как они устроены, о животных. Он часто смеялся над религией Зверя. Говорил, что все это глупости, и что человек – единственный повелитель природы, а политики просто используют Церковь как третью силу… Я не совсем поняла, что это значит. А ты понимаешь?
– Полагаю, что он разделял три ветви контроля населения, – сказал я пораженный ее рассказом. – Армия, закон и церковь Зверя. Поняла теперь?
– Наверное, – сказала она, завязывая аккуратный узелок. – Девушке моего возраста и положения, скорее всего и не нужно понимать такие вещи. Даже знать о них.
Я промолчал. Я думал о том, что она рассказала. О том, что перед каждым выпущенным болтом стоит чья-то личность, чья-то история, чьи-то мечты и желания. Что это отвратительно – убивать людей, чем бы ты себя не оправдывал. Особенно бессмысленно, трудно и унизительно оправдывать себя приказом. Я не то чтобы распустил нюни, просто я четко осознал, что не хочу убивать людей не в порядке самообороны. И уж тем более не хочу убивать их по приказу. Добывать, обманывать, проникать, казаться и ускользать – пожалуйста. Это моя совесть выдержит. А убивать особо опасных стариков обучающих грамоте несчастных беспризорных девочек пусть предложат кому-нибудь с чистой совестью. А сам я не хочу превращаться в это. Я сойду с ума, превращаясь. Может быть, в этом смысле я был непозволительно слаб. Но это была моя личная слабость, а не навязанная ненависть к совершенно незнакомым людям, которые просто занимались чьим-то своим в рамках маленькой атеистической секты с научным уклоном.
– Прости меня, – сказал я. – Это ужасно. Я больше не хочу этого.
– Я не знаю, – сказала она, накладывая дощечки. – Но я не вижу в тебе зла. Ты просто надеялся, что сможешь списать все на приказ, но это не так просто, да?
– Да, – согласился я. – Не понимаю, почему ты возишься со мной.
– Может быть, они рано решили научить тебя этому, – сказала она. – Может быть, потом ты все-таки привыкнешь. К чужим растоптанным мирам. Разумеется, я не смогу тебя простить, но никому не станет лучше, если ты потеряешь руку.
