безмолвно читать и наслаждаться жизнью в несуществующем мире? О чем она думала? Что вспоминала в последние дни своей жизни? Безусловно, она ждала Дэна. Дэн был для нее светом в окошке. Она ждала его, чтобы в последний раз прикоснуться к его руке, чмокнуть по-матерински в щеку, заглянуть в глаза своего любимого чада. Она ждала и, возможно, умирая, шептала его имя. Она не дождалась. Имя застыло на помертвевших холодных губах.
– Дэн, скотина! – от злости я сжала покрывало на опустевшей кровати.
Я всегда его недолюбливала: за его ехидную неискреннюю улыбку, за его насмешки и издевательства, за его оскорбления. Но я боялась в этом признаться даже самой себе. В семье о Дэне запрещалось говорить плохо. Его превозносили. Боготворили. Но я интуитивно чувствовала, что превозносить его не за что. И что под красивой оберткой кроется отвратительная, вонючая гниль. Я понимала, что приезжая к нам в семью и унижая и высмеивая маму и меня, Дэн таким образом самоутверждался. Он постоянно был в поисках заработка и всегда приезжал к нам без денег. За все эти годы сложилась многолетняя традиция: мама с бабкой его откармливали, одевали – обували, а потом покупали ему билет и отправляли восвояси. За все эти добрые дела они получали в свой адрес едкие замечания и ехидные насмешки. Обо мне и говорить было нечего. На мне Дэн отыгрывался по полной программе и виртуозно оттачивал свое «мастерство».
"Не носи лифчик", – помню, сказал он мне однажды в присутствии матери. "А то сиськи отвиснут, и будешь похожа на корову!" Я вжалась в стул так сильно, что почувствовала боль. Мне было стыдно, жутко стыдно. Если бы было возможно провалиться сквозь землю, я бы провалилась. Если бы можно было раствориться и стать невидимой, я бы с большим удовольствием превратилась в невидимку. Мама сделала вид, будто ничего не услышала. Она никогда не перечила Дэну, и стойко и мужественно терпела все его издевки.
Теперь, когда я сидела в комнате и перебирала эти гадкие эпизоды с участием Дэна, мне стало больно и обидно: за себя, за маму, за бабку. В этот день для меня вскрылась гнилая суть Дэна, и я решила для себя, что больше не позволю ему наносить оскорбления ни мне, ни матери.
20
Безразличная, опустошенная и равнодушная, я возвращалась в общежитие. Что-то надломилось во мне. Слишком много событий происходило со мной в последнее время. Встреча с Отцом Александром, переезд, предательство, смерть бабки наложили на мою жизнь свой отпечаток. За несколько месяцев я повзрослела на несколько лет. Жизнь открывалась для меня с совершенно новой, ранее мне неизвестной, стороны. И я, напуганная и ошарашенная таким стремительным бурным потоком, не знала, что мне теперь со всем этим делать?
Церковь больше не приносила прежнего умиротворения. Наоборот, на душе было тревожно и неспокойно. В каждом священнике мне мерещился Отец Александр, и потому каждого священника я ненавидела.
Теперь я знала, что под рясой каждого из них кроются пороки и грехи. Как можно исповедоваться священнику, который сам погряз в разврате и грехе? Как
