нарочно. Понимаете, даже не помню, как он у меня в руках оказался.
Пришлось вести голодного бедуина в комнату и кормить.
И вот сидим мы как-то вечером около печки, греемся, я после полевых работ закоченела, а Женя отдыхал, как он говорил, от тупой деревенской работы. Треск березовых дров, язычки пламени, тишина, уют, покой. Чайник шумит, вот-вот закипит. Морозов еще нет, но холодно. Листья на деревьях вроде бы и висят, но блеклые, унылые. А в доме тепло, и на загнетке у меня всегда стоит десятилитровая кастрюля с горячей водой, на всякий случай.
Осеннюю идиллию прервал стук в дверь, постучали, настойчиво, торопливо. Открываю дверь, на пороге стоит Надежда Ивановна, заплаканная, дрожащая, в летнем халатике и домашних тапочках.
– Ой, Надежда Ивановна, что это с Вами?! Проходите, проходите быстрее, – тараторила я растерянно, закрывая сени. – Вот, садитесь около печки.
При виде директрисы у Жени округлились глаза, но он встал и гостеприимно уступил даме самое теплое место. Стуча зубами, гостья еле выговорила:
– Можно я у вас побуду, здесь он не будет меня искать. Постесняется.
И без слов было понятно, что случилось. Ванечка в очередной раз доказывал жене свою сильнейшую любовь.
Конечно, это был вечер исповеди, воспоминаний, иногда легкий самоанализ, без выводов и решений. Я не противилась: кому-то же надо быть подушкой для слез, кроме меня некому.
Сначала это был поток обвинений и сетований.
– Мечтала о счастливой семейной жизни, вот и дочку ему родила. Нет, не ему, опять себе. Теперь и сын есть, и дочь есть, а счастья нет. Первый муж пил и бил и второй пьет да бьет, будто хотят на моих боках и лице выместить всю злость за неудавшуюся жизнь или за свою лень. Смогла же я, деревенская девчонка, выбиться в люди. Ночей не досыпала, работала до упаду, а институт, хоть и заочно, а закончила. Кто Ваньке мешал из трактористов в механики пойти? А? Не знаешь? Вот и я не понимаю. А умный! Читает запоем, больше меня. Начнет рассуждать-то, так не переспоришь. А что толку-то с того! За это деньги не платят! Филиппыч, начальник тракторной бригады, целую сотню каждый месяц домой приносил! Прошлой весной повышение получил: назначили управляющим отделения. Это еще семьдесят пять рубчиков-то в карман. А?! Я ему – лови момент, место освободилось, иди, просись, ведь сможешь-то. Да! И в техникум бы на заочный-то мог пойти. Правда? Сам ведь не захотел, теперь злится, все потерял, а я виновата. Нет, надо опять расходиться, так больше жить нельзя.
– А как можно? – спрашиваю.
У нее комок подступил к горлу, глаза наполнились слезами, но она открыла рот и глубоким вдохом подавила рыдание.
Держала, сколько могла терпеть боль от ударов железных кулаков, вцепившись в его куртку, а потом, когда вырвался из ее цепких рук, обежал дом и понял, что детей в комнате нет, и его опять обманули, взбесился. Глаза налились кровью, схватил топор и – за ней…Слава Богу, что в сенях есть две двери: в огород и во двор. Темнота тоже помогла. Убежала. Как же страшно было! Прячась
