style="font-size:15px;"> – Мир, душа – это не для меня! Я же партийная, бабуль, – спорила Надежда и твердо стояла на своем, как и положено коммунисту.
– Какой коммунист!? Ты баба прежде всего, баба! Вот и знай свое бабье дело, – не унималась старуха.
– Жаль, не поняла тогда. – продолжала рассказывать Надежда, – А ведь Дима помягче характером-то был: сам первый рук не распускал, только сдачи давал, и то не всегда. Чаще плюнет с досады, сожмет кулаки и бегом из хаты. Да, Иван на руку-то скор будет, не в пример Димочке.
Она покачивалась из стороны в сторону, явно жалея о разрыве с первым мужем.
– Ну почему же мне такие никчемные мужики все попадаются?!– всхлипнула вдруг Наденька и от жалости к самой себе зарыдала в голос. – Как же стыдно быть опять разведенкой!
Неожиданно замолчала и обыденным голосом спросила:
– У вас зеркало есть? Ну, вот как завтра идти в школу?!
– Мы же в поле работаем!
– Вы в поле, а мне в поселок ехать на семинар, – объясняла директриса, рассматривая свое отражение. – Придется опять надевать коричневые очки. Они темные, все закроют. Да? Поместится в них синяк-то, а? Должен поместиться. Правда?
Я лишь кивала головой или мычала в ответ. Этого было достаточно: мои слова все равно лишь касались ее слуха, тем более, что дальше пошли воспоминания уже на раскладушке под затухающие всполохи печного жара.
Вот если бы можно было надеть розовые очки! Но они не только не спрятали чудовищный синяк, а выкрасили бы его в густо-фиолетовый цвет, который мгновенно состарил ее.
Но она любила эти очки, именно розовые. От них веяло морем, солнцем, музыкой. Сочи. Давно было, до замужества, ездила на свои первые в жизни отпускные после вступительных экзаменов в институт. Счастливые времена! Сквозь эти розовые стекла все вокруг становилось еще ярче, нежнее. Даже темные тени казались не мрачными и унылыми, а загадочно-фиолетовыми. А если подвести карандашом глаза, накрасить длинные густые ресницы, которыми она гордилась, то станет, как прежде, неотразима, потому что мужчины, смотревшие на нее, не могли устоять против флера нежного румянца, отбрасываемого розовыми стеклами на ее румяные щеки. А сейчас от тех ресниц, как и от той косы ниже пояса, что сражала наповал, остались крохи. Она не могла дать определение тревожному чувству, охватившему ее, но хотелось реветь и биться об стену в безысходности. Она постепенно теряла все, чем гордилась в себе, и не осталось уже ничего, что вызывало бы в ней любовь и трепет. Она тонула в море повседневных обид, слез. Но своей вины в этом не видела, а злилась на все и всех обвиняла в своей неудавшейся личной жизни.
Сытый голодного не разумеет. Я слушала, сопереживала, но чем я могла помочь? Чувствовала, что женщина ждет от меня одобрения, а эти нужные слова, как на зло, выскочили из головы, и очень спать хотелось.
Глава 6
Учиться начали после ноябрьских праздников, со второй четверти. Мой учебный год начался в поле, может
