провожатый обернулся и прошмыгнул внутрь сквозь узкую щель.
Оставив нас с Энгусом в кромешной темноте. Тем отчетливей слышались звуки. Блондин вздохнул.
– Будем надеяться, король захочет нас принять.
Король. Я про себя усмехнулась. Это же надо! Я хочу взглянуть на этого «государя».
– Заходите. Его Подземничество готов вас выслушать.
Подземничество? Я чуть не фыркнула. Ну и ну!
– Пошли, Махаш, – Энгус ласково взял под локоть, снова восприняв мой выпад из реальности по-своему. И что с ним делать?
Я ожидала, что за дверью окажется подобие приемной, но нет – под полотняными навесами на дешевых матрасах, набитых соломой, сидели люди – кто поджав под себя ноги, кто просто спал, повернувшись к стене. Где-то плакал ребенок.
Худощавые подростки смотрели волчьими взглядами, но не двигались с места.
Тем временем чей—то младенец завопил, как поросенок на закланье.
Ноги сами понесли на звук. Чем дальше, тем сильнее пахло кислой капустой и испражнениями.
– Что с ним?! – преодолев брезгливость, я шагнула под навес, освещенный тусклой лампой.
– Ступай-ка отсюдава, по добру, по здорову, – прошамкала старуха, похожая на ведьму из сказок, но я и не подумала отойти – не будь я Этни Бранвен Гленуэ!
Вторая женщина, чье лицо находилось в тени, просто тихо всхлипывала. Я решила выведать правду у нее.
– Это ваш сын? Что с ним? Я могу помочь.
– У него жар. Третий день, – мать заговорила несмотря на косые взгляды старухи, – а на теле синие пятна…
Я слышала о синюшной болезни – лекарства от нее не существовало, и требовалось только молиться. Если ребенок перебарывал жар, что случалось один раз на десять, то жил дальше. Хм, молиться!
– Я приехала на праздник из дальних земель, – начала голосом Бекумы, когда она рассказывала сказку на ночь, – на моей родине знают особые молитвы на такой случай. Прошу, дайте мне ребенка.
Как ни странно, долго уговаривать не пришлось – на дрожащих руках мать передала истошно вопящий сверток.
Я положила его на колени и забормотала детскую считалочку, из тех, что мы придумывали с сестрами. Но это все для отвода глаз. Я надеялась его исцелить.
На этот раз печальный опыт с нянюшкой подсказал не закрывать глаза – и поначалу было сложно отстраниться от мрачного окружения, от несмолкающего плача. Кожей и затылком я чувствовала чужие взгляды – любопытствующие, недоверчивые, порой откровенно враждебные, как у той старухи.
Но постепенно ритм старого стишка закружил в своем танце, в какой-то момент я просто взяла и позволила войти той силе, что делала меня чем-то большим, нежели просто Этни Гленуэ. Позволила войти и подхватить. Я все также видела и слышала, но словно сквозь сон – не чувствовалось эмоций, только захлестывающий покой и тихая радость, которой хотелось делиться. Я была на гребне этой волны – высоко, слишком высоко, чтобы бояться
