подожди, но ведь мы же выбираемся? Лед стал мягче, ведь так? Ведь это неспроста?
– Да, лед стал мягче. Но их всё меньше, – ответил Лодочник и указал на звезды.
– Звезд? Они исчезнут? И что тогда? Или это не звезды?
Лодочник отвернулся и лег на бок.
– В следующий раз. В следующий раз.
Что это значит, спрашивать было бесполезно. Я уже знал, что про следующий раз я смогу спросить лишь в следующий раз.
Порода под ногами податливо вминалась. Лодка шла легко. Если в аду есть погода, то сейчас явно было похоже на оттепель. Временами черный лед становился столь хрупок, что приходилось осторожно выбирать, куда сделать шаг. И однажды я действительно проломил слишком тонкую корку. Нога моя ушла во что-то мягкое и цепкое одновременно. Я ощутил пылающий холод, но Лодочник тут же бросился ко мне и одним рывком вытащил моя ногу из провала. Тьма булькнула (так мне показалось или просто в голове пронеслось сравнение с остывающим туфом) и мгновенно застыла.
Я не успел испугаться, за меня это сделал Лодочник. Мне было не понятно, что страшного произошло, всё случилось достаточно быстро. Насколько можно было разглядеть себя в полутьме, я был цел – как вдруг я ощутил, будто во мне открылась рана и из нее стремительно полилась кровь. Я осматривал себя и никак не мог найти эту рану на своем и без того слаборазличимом теле, однако чувствовал, что сила покидает меня, будто воздух – дырявое колесо. Мир резко потерял четкость, сгустился, почернел, резко ухнул и опрокинулся мне на грудь.
Я очнулся в руках у Лодочника. Он растирал меня, его касания отдавались во всём теле, словно бы пальцы его проросли во мне, оплетя чем-то вроде корней, хотя ничего такого я не видел. Так или иначе, но его усилия помогли, чувство цельности вернулось ко мне – но вместе с ним меня накрыло чем-то вроде похмелья. Мучимый им, я пролежал на руках Лодочника еще какое-то время. Затем пришла очередная волна темноты, веки мои закрылись, а когда я открыл их вновь, мир окончательно пришел в прежнее равновесие.
– Что это было? – спросил я первым делом.
Лодочник перелистнул лица, глядя на меня ими так, словно пытался определить подходящий уровень ответа.
– Это тьма, – ответил он просто. – То, от чего сбегает весь твой мир. Но я предпочитаю называть это «ничто». Ничто превращает в себя всё, что попадает в его пределы. Пожалуйста, будь впредь осторожнее, если хочешь остаться собой.
После этого случая мы словно застряли на одном месте. На пути то и дело попадались места, которые я про себя называл «болотами» – та самая мягкая зыбь под ногами, грозившая проглотить меня. Лодочник осторожно переступал с кочки на кочку, различимые лишь им, и я следовал по его следам. Толкать лодку вдвоем в этих местах было невозможно. Мы сворачивали, пробирались к более устойчивой поверхности, но на эти блуждания уходили все наши силы и время. Я копил в себе тревогу и тоску, боясь выдать
