убить друг друга на дуэли, – небрежно заметила Женевьева.
Значит, она следила за ним. Она была наблюдательной и умной, и внезапно это разозлило его. Некрасивые умные девушки стоили полпенни за дюжину, и герцог не желал, чтобы кто-то читал его мысли.
Он молча постарался придать лицу спокойное выражение вместо прежнего кровожадного.
– Вы любили ее?
Ради Бога! Любовь. Женщины играли с этим словом столь же непринужденно, словно с воланом для бадминтона. Кто-то должен научить их, что на самом деле это не волан, а граната. И какой у нее был мягкий голос при этом. Тем же тоном она спросила, не нужна ли ему трость.
– Это слово не игрушка, мисс Эверси, – еле слышно пробормотал герцог.
– Прошу прощения, я не поняла? – вежливо спросила Женевьева после минутного молчания – он было заподозрил, что ей стало скучно. Скорее всего ей было все равно, любил ли он Абигейл Бизли.
Мысли мисс Эверси явно витали где-то далеко. Вряд ли ей так уж интересно услышать его ответ, подумал герцог.
«Берегитесь, мисс Эверси. Я все больше и больше узнаю про вас».
Прежде герцогу всегда удавалось соблазнить женщину, а эта девушка тоже была всего-навсего живым существом. Скорее всего у нее было мало поклонников и еще меньше опыта в любовных делах. Однако за тихим нравом обычно скрывалась страсть. Он найдет способ освободить ее и взять свое.
Начищенные до блеска мыски сапог герцога пинали опавшие листья. Золотой, коричневый, рыжий дождь разлетался во все стороны. Голые осенние деревья отчаянно тянулись к небу, и он вдруг понял, что, несмотря на свой еще бодрый внешний вид и отменное здоровье, он тоже скоро встретит свои осенние годы.
– Честно отвечу на ваш вопрос, мисс Эверси: хотя наша разорванная помолвка стала темой для обсуждений в высшем свете, тем не менее следует принять во внимание, что подобный исход был поистине счастливым и для леди Абигейл, и для меня. Таким образом, наши сердца стали свободны, и теперь мы открыты для настоящей, счастливой любви.
«Вот вам, мисс Эверси!» Герцог был горд собой.
Полнейшая бессмыслица и вздор.
Правда, он упомянул слово «любовь», которое для женщин было все равно что блестящие побрякушки для сорок.
Женевьева ухватится за него. Ее голос снова станет мягким. Он найдет способ пробить ее защиту.
Мисс Эверси задумчиво вздохнула и медленно подняла голову. На гладком белом лбу появилась тонкая линия. Она хмурилась.
– Сердца? – задумчиво переспросила она.
Герцог рассмеялся.
На этот раз ему не удалось сдержаться. Когда она резко повернулась к нему, он сделал вид, будто закашлялся, но смех был искренним, и вызвала его Женевьева. Черт побери, в ее устах это звучало так, словно она сомневалась, есть ли у него сердце, но была готова потакать этому заблуждению.
Беда в том, что герцог в этом тоже сомневался. По крайней мере его сердце теперь было лишь сложным механизмом для снабжения организма
