после сорока, он снова почувствовал себя иностранцем. И жизнь стала казаться ему обузой. Дело в том, что родом Христофор Евстафьевич был из джунглей Амазонки. И когда родился на белый свет, звался вовсе не Христофор Евстафьевич, а Фью–Фить.
Во всяком случае, его мать дала ему именно это имя. И когда он, счастливый, здоровый и крепкий, летал по джунглям в поисках лакомств, ему и в голову не приходило, что есть на свете места, где лето на полгода уступает место холодной зиме. Что небо извергается иногда сухим белым дождём. Что живые существа в этих местах вынуждены бывают строить гигантские гнёзда из камня, чтобы прятаться там от зимы.
Тогда, кстати, он и говорить–то не умел. Во всяком случае, по–человечески. Зато среди семейства Ара считался большим интеллектуалом. Наверное, именно поэтому, он и сумел усвоить с такой лёгкостью один за другим человеческие языки.
Первым человеком в его жизни был чёрный мальчишка по имени Саад. Впрочем, как раз его Христофор Евстафьевич хотел бы помнить меньше всего. Но он помнил! Отчётливо помнил холод металлических решёток, преградивших вдруг для него простор вольной воли. И помнил он безразличие ловких чёрных рук мальчонки.
Если бы он тогда умел говорить на его языке! Сколько гадостей наговорил бы он этому жестокому мальчишке по имени Саад! К счастью для сорванца, Фью–Фить умел проклинать исключительно на языке Ара. И, о Боже, Великий Птичий Боже, Фиу–Фиу–Фить, как же он проклинал этого чёрного мальчишку!
Когда же он научился отличать ругательства на языке людей, они стали уже ненужными. Лишними были они в той атмосфере безудержного веселья, в которое он окунулся, составляя компанию греческому мальчику по имени Стасис (уменьшительно–ласкательное от Евстафиоса).
Жили они на Тиносе в районе Старой Паллады, в уютном белом домике на пригорке. И только что получивший новое имя Христофорос любил сидеть на каменных перилах веранды и смотреть на море. Смотрел с любопытством и даже с каким–то радостным изумлением.
Четыре раза в день в порт заходил корабль–гигант, возвещая о своём прибытии радостным рёвом. Тогда на причале собирались владельцы гостиниц, таксисты и родственники, чтобы встретить пассажиров. И грузили, грузили в мини–автобусы, такси и легковушки чемоданы и сумки, узлы и канистры. Передавали из рук в руки детей.
Христофор выворачивал шею, чтобы лучше разглядеть эту праздничную суету и высматривал в толпе своего Евстафиоса. Ах, вот он! Бежит! Бежит, а в руках – конверт. Он доволен. Христофор всегда знал, когда его хозяин бывает довольным.
Запыхавшись, Евстафиос взбежал по крутым каменным ступеням дома.
– Христофорако, – радостно закричал он, – мы едем учиться в Афины – я и ты! Я зачислен в Университет.
– Учиться! Учиться! – хлопая крыльями, кричал страшно довольный Христофорос.
– Ты рад, Христофорако? – спрашивал юноша.
– Христофорос рад! – распушив перья, подтверждал Ара. – Рад!
Он вообще любил говорить о
