выдыхая, оглядел зеркало на стене, приставной столик с мятой мебельной салфеткой, оставшейся от предыдущих жильцов. Выкашлял:
– А, – взрывным от дыма, – давно вы тут окопались, народ?
Дверной глазок прикрывала фотография в рамочке – мать, отец и трое детей в старомодных матросских костюмчиках; стекло пошло трещинами.
– Ниш… – Тринадцать тоже взорвался дымом, – …тяк. Это в коридоре кто-то бросил, слышь?
Шкедт кивнул.
Тринадцать продолжал:
– Я тут пару недель всего. В смысле, на этом флэту. Сюда вечно завалится кто, потом свалит, потом еще кто завалится. Я даже не помню, сколько я уже в городе. Может, не первый месяц. Клево. А ты?
– Несколько дней. – И он снова глянул на Фауста.
Фауст сверлил глазами силуэт по одеялом.
Тринадцать тоже посмотрел, покачал головой:
– Хреново ей, слышь? Инфекция какая-то, что ли. Может, конечно, и чума бубонная, хер знает. – Он пихнул Шкедта локтем. – Пока ты здоровый, в Беллоне кайф. Только вот врачей никаких нету, да?
– М-да. Фигово.
Из кухни:
– Ты чего в это говно добавлял?
– Кончай нудеть, а? Тут половина вчерашняя.
– То есть половиной я точно не отравлюсь.
– На, сделай что-нибудь, а? Ототри вот. – Кухонный нож заскреб по металлу.
– Раньше тут одни скорпионы были. – Тринадцать кивнул на койку. – Она тогда и пришла – к ним захотела. Да и пожалуйста – ты, главное, смоги. С парнями тоже такая хренотень бывает. А теперь у нее инфекция… Ну или что там.
Вернулась Кумара с обезвоженным бонгом, выжидательно встала подле Тринадцати.
Шкедт взял бонг, пососал; Тринадцать одобрительно кивнул.
– А… вы… народ… тоже?.. – В промежутках между словами Шкедт пускал дымные струйки.
– Скорпионы? Ёпта, нет. Ну, так. – Тринадцать скривил лицо и уместным манером покрутил рукой. – Я больше никогда и ни за что; и вон Денни тоже, – он большим пальцем ткнул в мальчика из душа, проходившего мимо кухонной двери, – от дел, можно сказать, отошел.
А этот, значит, Денни, подумал Шкедт.
Тринадцать взял бонг, пососал и зашелся кашлем.
– Оклемается? – спросил Шкедт, подойдя к койке.
Фауст уклончиво поерзал губами в глубинах бороды.
– Хорошо бы кто о девочке позаботился. – И он помял свое бордовое потертое колено.
Она она она
– Она спит? – спит спит. Уже накрывал гаш. Спит.
Оливковый пейзаж, го́ры плеча и бедра не шевелились.
Там никого. Подушки?
Фауст подвинулся, уступив ему место.
Шкедт сел на край постели, согретый Фаустом.
– А что, врача вообще нет во всем городе? – по всему городу, городу?
По лицу Фауста ползали морщины.
– Если и есть, эти сучьи дети не в курсе. Не пойму, что делать.
