style="font-size:15px;"> Первым порывом Циона была попытка через аварийную систему связаться с инструктором и с его помощью заставить маэстро отказаться от безумной затеи. Эта нехитрая система связи была вмонтирована в железную рукавицу Заярконского, но Василий, заметив неловкое движение друга, вырвал ее у него из рук.
– Без лишних телодвижений, Ципа, – назидательно сказал он, – мужчина должен регулярно сражаться, чтобы поддержать в себе дух воина!
Цион не помнил случая, чтобы маэстро уклонился когда-либо от предстоящей драки. Всю свою сознательную жизнь он только и делал, что искал случай и повод почесать кулаки, а если не было достойного соперника, бросал вызов судьбе и нередко проигрывал. Просить его отказаться от своих диких привычек, было равносильно отмене естественных законов природы. Бой, победа или красивая смерть, согласно миропониманию маэстро – единственные двигатели прогресса, все остальное, полагал он, способствует застою и порождает в неудачниках слепую веру в судьбу.
«Судьбы нет, утверждал он, есть только удача, которую следует ухватить за хвост, придавить коленом и душить, пока она не подчинится твоей воле»
Отняв у друга рукавицу, Василий с задором обратился к нему:
– Готов ли ты быть моим секундантом, Ципа?
– Здесь нет секундантов, – печально возразил Цион, – одни лишь оруженосцы.
– Значит, будешь оруженосец, – тоном, не допускающим возражений, констатировал Василий. Заярконский был уверен, что бой закончится ужасным убиением друга, но остановить заупрямившегося Маэстро, было невозможно. Не бросать же товарища в минуту, когда на него нашла столь странная блажь. Он смирился, приступив к подготовке новоиспеченного рыцаря к дерзкому поединку.
Васе предложили коня и топор, который был много легче страшного орудия герцога и не вызвал особого восторга у бывшего чемпиона по боксу во втором среднем весе. Балкруа казался шире и тяжелее Василия. Его мужественное лицо пересекал грубый шрам – след, от сабельного удара полученный им при штурме Антиохии. За смелость и мужество, проявленные в бою с грозными сельджуками, он был удостоен личного благословения главы католической церкви Урбана второго и пальмовой ветви победителя, полученной им из рук английского монарха.
Герцог был один из искуснейших воинов своего времени, могущественным сюзереном и блестящим турнирным бойцом, не знавшим поражений. Его побаивались лучшие рыцари Англии и почти не приглашали драться на турнирах из-за свирепой привычки ломать поверженных соперников, хотя милосердие к павшим прибавило бы ему чести в глазах товарищей и прекрасных дам, восхищавшихся его силой и статью.
– Посмотри на его шрам, – сказал Цион, все еще не теряя надежды образумить свихнувшегося друга, – меченый, видать, воин этот Балкруа.
– В гробу мы видали таких меченых, – весело
