что нахожу вас одним из самых выдающихся воинов моего королевства.
– Я счастлив, ваше величество, слышать это из уст славнейшего из рыцарей, не знающего себе равных в бранном деле.
Король, понимавший в бранном деле не более чем в ирландской колбасе, которой скармливал своих гончих, тем не менее, расплылся в любезной улыбке:
– Вы столь же искусны в беседе, храбрый юноша, как и в ратных делах, – сказал он. Утонченная похвала монарха окончательно сразила Васю, и он снова повторил свой козлиный прыжок, который на сей, раз был много выше первого и это вольное упражнение, в свою очередь, вдохновило короля на еще более изящный комплимент:
– В вас счастливо сочетается чувство слова и чувство боя, – сказал он, – ваш неотразимый удар слева, я думаю, надолго отобьет у герцога охоту сражаться на турнирах, не так ли, дорогая?
Приближенные разразились громким смехом, а довольный Генрих, не без злорадства, окинул взором затянутую в шелка фигуру своей полнеющей супруги. Королева не слишком учтиво буркнула что-то невнятное – что следовало понимать, очевидно, как небрежное – «Поступай, как знаешь, а меня уволь!» и, принужденно улыбнувшись кузине, сквозь зубы поздравила ее:
– Я рада за вас, милочка!
Дурное расположение духа супруги чрезвычайно радовало короля. Генрих Четвертый был счастлив – наконец-то представилась возможность показать этой лицемерке, что он далеко не разделяет ее бесстыдных симпатии к герцогу. Он всегда был рад унизить в глазах жены ее порядком поднадоевшего всем подопечного, и теперь воспользовался случаем.
– Маркиз, – елейным голосом пропел король, – я хорошо знал вашего отца, он был прекрасный воин и очень предан нашей фамилии.
Столь очевидное враньё со стороны Его величества несколько озадачило Циона. Он не менее хорошо знал Васиного отца – это был скромный и ни чем не примечательный человек, который кроме футляра от очков, никогда не держал в руках что-либо похожее на оружие. Он хотел вмешаться и сказать королю, что Его величество обознался, но люди окружавшие монарха стали подозрительно поглядывать на него и он догадался, что их тревожат его огромные ручные часы. Никто из рыцарей не мог похвастать подобной игрушкой, это дурачье приняло часики за мифический талисман, защищающий гостя от злых духов.
Цион посмотрел на сверкающий циферблат и обомлел – до старта оставались считанные минуты.
– Вася, – с отчаянием сказал он, – нельзя терять ни секунды!
– Увы, мой дорогой друг, я остаюсь! – сказал Василий и галантно приложился к белоснежной ручке герцогини. Лицо его выражало приторную любезность и Цион подумал, что с удовольствием плюнул бы в ясные глаза маэстро, столь коварно расстроившего все их совместные планы. Времени было в обрез. Проклиная друга, на которого невозможно положиться в трудную минуту,
