чтобы влезли, засунем и заклеим!
– Идея интересная.
– А чтобы совсем никто не догадался, мы вафли фломастерами раскрасим!
Меня взяла даже некоторая оторопь: брат открылся с неожиданной стороны.
– Все равно, никто не знает, какие они. Скажем, что нам Лариска привезла.
– И кому ты их продашь?
– Одну Шурику, одну Рябичу, одну Башкиру.
– Там четыре обертки.
– Четвертую ты Оресту продашь.
– Нет, – я покачал головой, – я не буду друга обманывать.
– Подумаешь, – Пашка фыркнул, – обманывать. Мы же не говно положим, а вафлю.
– Все равно, это неправильно.
– Я же своих друзей обманываю, а тебе трудно? – Пашка обиженно надулся, словно клоп. – Брат называется.
– Ты делай, что хочешь, а я друга обманывать не стану.
– Давай тогда Пончику продадим.
– То же самое. Я же сказал, что своих друзей не стану обманывать.
– Я сам продам, ты только не мешай, – подумав, предложил брат.
– Не вздумай!
– Хорошо, тогда продам Верке Лобановой, – кивнул Пашка. – Согласен?
– Попробуй.
Два дня брат тайком раскрашивал украденные у матери вафли, запихнул в обертки и заклеил. Потом позвонил Шурику и назначил встречу в нашем саду. Вернулся довольный.
– За пять рублей продал, – похвастался.
– Молодец. Что дальше?
– Дальше Рябич, – он уселся в кресло у телефона, набирая номер.
К вечеру все поддельные «Куку-руку» были проданы. Брат, ликуя, раз за разом раскладывал на столе деньги, пересчитывая прибыль и свысока поглядывал на меня. Триумф был недолгим. Назавтра рано утром прибежала встревоженная Моргуниха.
– Здравствуй, Егоровна, Пашка ваш Шурику вафлю продал, – выпалила она, едва войдя в дом.
– Вафлю? – ноздри матери начали быстро сжиматься и разжиматься, будто баба-Яга принюхивалась к русскому духу. – Где он ее взял?
– Не знаю.
– Ладно, я разберусь, – зловеще усмехнулась мать. – Это все? – тяжело посмотрела на жалобщицу.
– У Шурика и Мишки (младший брат Моргуненка) все губы синие и языки.
– Зараза!?! – ахнула мать, прижав кулак ко рту. – Эпидемия?!
– Не знаю, – Моргуниха развела руками, – на краску похоже.
– А мы тут при чем? – искренне не поняла мать.
– Так после вафли вашей все, – смутилась Моргуниха.
– Ты, Татьяна, обвиняй, да меру разумей! – мать грозно нахмурилась. – Как от вафли можно посинеть? Это же не черника.
– Не знаю, но сказали, что от вафли.
– Ладно, иди. Я разберусь.
– А деньги? – жалобно пискнула Моргуниха.
– Какие еще деньги?
– Что Шурик за вафлю отдал.
– Он
