еще Мао!? – в голосе мамы послышалась угроза.
– Цзе дун! – с пафосом рассекретил Артем.
Ирина в пароксизме негодования молчаливо засопела, однако опала, очевидно, пытаясь соблюсти педагогику:
– Его счастье, что угодил в ад, иначе со временем я бы его оттрепала.
– Мао не дугак, он везде найдет тепленькое местечко, – продемонстрировал сынуля «еще тот».
– Вот что, остряк, – тон понизился и медь интонировала голос, – я не намерена рассуждать о… о всяких вдовах, но нас с папой ты рискуешь оставить сиротами.
Между тем Вадим теребил какие-то чертежи, его голос хорохористо звенел:
– Спонтанная вибрация магнитных полей, купировка силовых моментов – вот ключ! Реверсивный эффект конуса!
– Ты згя, ма, так скептически относишься к инженегной мысли, – пытался перевести речь отца Артем, но по молодости дал маху: – Опять же Мао сказал, в маленькую дыгку может дуть большой ветег.
– Послушайте, неуважаемый, – судя по тону, мама произошла явным демократом, просматривалась идиосинкразия на Мао, – ваши познания приобретают дурной колер! Вопрос о мерах встает решительно.
– А что я сказал! – субординация взяла верх, Артем сник. – Мам, ну такая бодяга эта истогия… А учителка! Ну дуга же кгомешная, у нее агийцы в опегах Вагнега поют.
Всплеск рук Ирины.
– Учительница, видите ли, дура! – Последовало обращение к Вадиму, сарказм и вопросительно-въедливый взгляд, правда, выдали сомнение в надежности и решимости товарища к урегулированию чего-либо: – Обратите внимание, мужчина, ваш сын о себе возомнил. Между нами, это ваш сын, мужчина!
Мужчина, оказывается, сидел на тахте и, грациозно раскачиваясь, с кожей уйдя в творчество популярной группы, мычал:
– Девушка Прасковья, из Подмосковья…
Раздался звук, он обнаружил в дверях фигуру младшенькой (Настасья существовала в позе: руки были уперты в поясницу, головка запальчиво вздернута):
– Боже мой, о чем ты, мамочка! Ты совершенно не можешь иметь голос, поскольку по теории этого… э-э… извините, субъекта (указующий жест совершил сальто, он – негодование) отнюдь не числишься человеком. Я полагаю, мы даже и не курицы.
– Не поняла! – Произнеслось врастяжку, почти басом, руки воинственно, как у дочери, уперлись в бока, взгляд Ирины на субъекта струился исподлобья. – Как это даже не курицы?
– Мам, – резко изменил тактику Артем, – там теогия одна. Совегшенно, газумеется, дугацкая – без истогички, я думаю, не обошлось… – Обернулся к сестре, прошипел: – Наушница.
Настасья обиженно развернулась, показывая полную несовместимость с социумом, и красноречиво вышла – голос, однако, донес скорбное:
– В каких условиях приходится существовать!
– Артем! – помпезно воскликнул папа, вытягиваясь в струну. – Будем иметь уважение к женщине.
– Нет, я требую объяснений (поза Ирины стала более чем
