телику говорили, что у собак ум как у пятилетнего ребёнка, но у Мишки – почти как у меня, а мне девять лет. А вот у Сенькиной Ирмы – как у трёхлетнего ребёнка.
Тут-то я маме всё-всё рассказала: как ньюф Мишка обещал, что мы с Катей можем больше не бояться Ирму; как я искала Сеньку и расспрашивала белок и дворняжек; как сеттер Якс услышал меня и привёл к нужному месту. Про ворону рассказала, и как Юля искала ключи, а Мишка подсказал мне, где она их забыла. Но про то, что я услышала Васькины мысли, я не сказала. Может быть, я услышала их не умом, а ушами… А если даже умом, так у Васьки мысли совсем простые: можно догадаться без всякой, как её, телепатии.
Вечером, когда я легла спать, мама увела папу в их комнату, и они стали там тихо разговаривать. Наверняка обо мне. Мне ужасно захотелось подслушать их мысли, но было страшно: а вдруг они почувствуют? Но очень хотелось! Тогда я встала, подкралась к двери и стала подслушивать их слова. Это почему-то не было страшно.
Они говорили тихо, но папа вдруг засмеялся и громко сказал:
– Да ты что?! Действительно умеет?!
Мама что-то ему тихо ответила, и папа опять сказал громко:
– Перестань. Абсолютно нормальная девочка. Ты до сегодняшнего дня замечала в ней какие-то отклонения?
Снова мамин тихий ответ и снова папа:
– Незачем, само пройдёт, когда подрастёт и появятся другие интересы. А не пройдёт, научится управлять этим своим даром… Сумеет… Ни к каким врачам водить её не будем, незачем нагружать ребёнка.
А потом ещё:
– Вот об этом даже не думай, вот что действительно может стать тяжёлой травмой! Катя для неё как сестра, да и для нас она член семьи. И никому об этом её даре, сама понимаешь… Ну, ладно, давай собираться ко сну. Завтра у меня тяжёлый день.
Я поскорее кинулась в постель, укрылась, закрыла глаза и замерла, потому что знала: сейчас папа, как обычно перед сном, зайдёт посмотреть на меня. Катя свернулась клубочком у меня в ногах и тоже притворилась спящей.
Папа вошёл в мою комнату, постоял надо мной и вдруг сказал:
– А ведь не спишь, притворщица!
Я от неожиданности открыла глаза, а папа засмеялся и спросил:
– Подслушивала?
Делать было нечего, и я закивала. Папа сел на кровать, обнял меня и сказал:
– Только не злоупотребляй своим даром. Ты ведь обычная девочка, такой и оставайся, а то и вправду тебе будет трудно. И никому об этом не рассказывай, а то тебя украдут, оденут клоуном, накрасят щёки и нос и станут показывать в цирке… Ну-ну, шучу, шучу… Мы с мамой тоже будем молчать, как партизаны.
Я обняла папу и сказала, что очень его люблю. И сразу крепко уснула.
Мы с Сенькой часто звонили друг другу по телефону, разговаривали, а если попадалась трудная задача, он помогал мне её решить. В школу и из школы мы тоже шли вместе. А Васька почти всегда тащился за нами и шипел в голове что-то неприятное про меня и Сеньку, но я его уже не слушала. Кажется, у меня понемногу получалось отгораживаться от чужих
