с преподавателем французской литературы.
В своей классической серии «Этюды сексуальной психологии» Генри Хэвлок Эллис, британский врач, стоявший у истоков сексологии, пишет: «Педофилия, то есть влечение к малолетним девочкам, встречается либо у сверхутонченных интеллектуалов, либо у психически больных людей». Набоков объединил в себе и своем герое Гумберте обе эти категории.
Зададимся вопросом: кто же был повинен в трагедии четы Грибоедовых – судьба или случай?
Тетя Клава по первости воздерживалась от ответа на этот вопрос, но публика в лице Скота и многочисленных клиентов настаивала, и ей пришлось озвучить эпитафию на надгробии русского дипломата, оставленную его опечаленной вдовой: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
– В этом риторическом вопросе юной девы, – утверждала Клава, – и проявляется зловредность судьбы русского поэта.
И все же тетя Клава не была столь категорична в вопросах судьбы как совокупности всех событий, которые якобы предопределены. Напротив, она всячески уверяла всех своих поклонников, что постичь или предугадать судьбу вполне возможно, если точно определить суть и категорию, к которой она относится.
– В русской народной традиции судьба, – утверждала Клава, – представлена в следующих трех ипостасях: индейка, злодейка, копейка.
Сам туркменбаши пытался определить, к какой категории относится его судьба, но, когда выяснилось, что ему досталась «копейка», отказался от услуг Клавы.
После первого стакана водки тетя Клава обыкновенно предрекала клиенту беду в индивидуальном порядке, после второго ее пророчество возрастало до масштабов социальных катаклизмов, не предусмотренных классиками марксизма-ленинизма.
Но бывало и так, что, опрокинув в себя стакан мутного первача, Клавдия впадала в непонятный транс и несла сугубую ересь в недопустимом троцкистском духе:
– Может быть, – глухо вещала она бойким голосом Льва Давидовича, – самое худшее в реакционной эпохе – это то, что в общественном сознании она насаждает царство глупости.
– Что ты имеешь в виду, бабушка? – обычно спрашивал колдунью какой-нибудь местный аналитик-туркмен.
– Воцаряется единомыслие без мысли, – угрюмо отвечала тетка, и туркмен, почесывая буйную черную бороду, умолкал, потрясенный глубиной суждений автора перманентной революции.
Но чаще всего предсказания безумной соседки сбывались, и в Туркмении к ней относились как к божьему человеку, несущему святую истину в массы.
В воскресные дни к дому пророчицы съезжался народ со всей республики. Желающих узнать свою судьбу было так много, что милиция выставляла конные наряды на подступах к площади Сапармурата Ниязова, а рядом с домом Клавдии дежурили армейские патрули и бронетехника.
В наши
