было только начало зимы, а дальше нас поджидали настоящие холода, морозы, ураганы… И тогда не только на улице, но и в квартирах стоял жуткий холод.
«Блокада»
Что такое зима на Камчатке, я знал не понаслышке. Но даже и предположить себе не мог, что значит зимовать в ледяной, насквозь промёрзшей квартире, где самое тёплое место – ванная комната.
В посёлке у нас была печка и большие запасы дров, и мы сами протапливали дом, когда нам хотелось. А тут в нашей квартире то ли из-за слабого давления, а может быть по какой-то другой причине батареи центрального отопления были еле тёплыми.
А однажды даже, после особенно сильной пурги, на стене комнаты проступило грязно-зелёное пятно. Появившись, оно уже не хотело исчезать, а с каждым днём увеличивалось всё больше и больше. Растекаясь, расползаясь по светлым обоям, плесень осваивала всё новые и новые участки, с радостью заражая их своими зловредными спорами, пока наконец не заняла собою почти весь угол.
Отец ходил в ЖЭК, но там его даже слушать не стали. Сказали: дом новый, прошёл проверку, мол, что вам ещё надо? Правда, пообещали придти посмотреть. Но никто, естественно, не пришёл.
Так мы и жили. А что оставалось делать? Спали под несколькими одеялами, и ещё сверху отец накидывал своё зимнее пальто или шубу.
Через месяц, в ноябре отключили электроэнергию во всех районах Петро-павловска. Началась «блокада». С Большой земли перестали приходить танкеры с мазутом – главным камчатским топливом, от которого и зависела наша «светлая жизнь» в этих суровых условиях. В начале зимы поставки были бесперебойными. Потом танкеры стали приходить к нам всё реже и реже. В итоге остался один, и его мы теперь ждали, как Бога.
Танкер «Кандалакша» вмещал в себя восемь тонн мазута, и этого запаса – мизерного для потребностей города – нам с трудом хватало всего на четыре дня. А потом опять наступала тёмная и холодная ночь.
Учебные занятия продолжались, однако нас отпускали пораньше. Но по мне так лучше было находиться в школе, чем в ледяной квартире: там хоть кормили горячим.
Придя домой, я дрожал с отцом на холодной кухне. На столе стояла керосиновая лампа, и прямо из банок мы торопливо глотали какие-нибудь рыбные или мясные консервы. Подогреть еду было не на чем и приходилось всё есть холодным. Правда. у нас, как и у всех камчатских жителей того злополучного времени, была своя маленькая газовая плитка с баллончиками. Но после того, как по городу пронёсся слух, что баллоны часто взрываются, лишая людей то пальцев, то глаз, отец запретил мне пользоваться плиткой. Однако тайком от него я всё равно кипятил на ней воду для чая.
Длительными тоскливыми вечерами неуютно было сидеть в промёрзшей насквозь, ледяной и сырой квартире, и я выходил на улицу покучковаться с дворовыми ребятами. Озябшие и продрогшие с головы до ног,
