поэт из фрейдиста! – нервно засмеялась Нина. – Разве что либидо с дефекацией воспевать.
По мере того как стихали их голоса, Нина все больше боялась посмотреть в глаза Финкелю, с которым они наконец то остались наедине. Прежде чем она успела сообразить, что делает, она нашла себя на коленях у Финкеля, страстно целующей его мокрые губы.
– Бене, Бене, я вас люблю. Неужели вы не видите, дорогой? Неужели не видите?
Бенедикт Яковлевич дал себе время собраться с мыслями, осторожно отвечая на ласки Нины нежным поглаживанием ее ухоженных каштановых волос. И наконец, обнял ее лицо горячими ладонями, решительно ее остановил.
– Подожди. Я не могу тебя любить, Нина.
– Я знаю, Бене, мы прочитали про Анну… я все знаю! Но ведь она мертва. А я здесь, и я жива. Я люблю тебя. Позволь мне тебя любить милый. Скажи мне Бене, ответь: ты ведь видел, видел эту пропасть, это зияющее смертельное чрево, над которым я висела все это время? Ты видел и жалел меня?
– Это моя работа, Нина. Да, я вижу боль людей, особенно дорогих мне людей. Конечно, я люблю тебя, дорогая. Но я не смогу любить тебя всегда.
– Всегда, Бене? Что такое всегда? Разве мы будем жить вечно?
– Нина, я не знаю, сколько я буду любить тебя. Может год, может пять лет, а может месяц, но однажды я уйду.
– Год, Бене, любимый, дорогой! Это много как океан, это много как вечность. Целый год я не буду видеть эту страшную пропасть, целый год я буду в безопасности, как у Христа за пазухой. Бене, какая я счастливая.
Она покрыла взмокшее лицо Бенедикта Яковлевича нежными, как ветер поцелуями, чувствуя, как горячая волна счастья блаженными волнами растекается по всему ее телу. Ее ноги на его горячих ногах, его дыхание смешивалось с ее дыханием, его губы касались ее щеки. Ради этого мгновения стоило жить и мучиться предыдущие сорок лет. Как вдруг истошные крики внезапно оборвали идиллию влюбленных. Кто-то кричал в исступлении, и Нина не сразу узнала в этой дикой истерике голос своего Саши:
– Убирайся вон! Пошла вон, шлюха! У меня нет ничего общего с этой женщиной, слышите! Ничего общего! И никакая это не свадьба! Это вечер по случаю выставки моего отца! Я не знаю, что здесь делает эта шлюха! Шлюха! Пошла вон!
– Это Саша, Бене, это Саша… – закричала Нина Александровна, вырываясь из его объятий. – Это мой Саша, – кричала она в порыве добежать до своего сына. Бене видел, как обмякло ее тело, и как она без чувств упала на траву неподалеку. Двое мужчин подняли ее за руки и понесли в машину.
Вскочив на костыли, которые ловко вкладывались в его коляску и были всегда при нем, он с проворством кошки побежал к той части ресторана, откуда доносились крики. Миша и Вася уже держали Сашу за руки, а Светлана Алексеевна покрывала поцелуями его перекошенное от боли лицо, лаская, и успокаивая его, как могла. Тополев стоял возле сына с белым, как полотно лицом, растерянный словно школьник.
– Отвезите
