самой большой корчмы в Стине – он нанимает нас на два дня и платит три золотых разом.
Новость была замечательной для труппы и не менее прекрасной для Мэгг – Рей наверняка заходил в этого «Жирного петуха», а раз хозяин не скупится на музыкантов и артистов, то мог и запомнить его.
В город входили в приподнятом настроении.
В отличие от Шеана, Стин был куда свободнее: не мелькали на каждом углу жёлтые плащи стражи, да и народ смотрел более приветливо и открыто – спасибо эмирским купцам, город уже несколько столетий процветал и богател.
Пройдя через бурлящую шумную торговую площадь, вся труппа вышла к городской ратуше – и Мэгг непроизвольно сморщилась, увидев на виселице уже старые, обезображенные дождями и птицами трупы.
– Почему их не снимут? – спросила она у мамаши Лиз, а та сделала неприличный жест:
– Жути шоб нагнать.
Жуть и правда нагоняли: Мэгг почувствовала, как от взгляда на пустые глазницы одного из трупов у неё по спине прошла дрожь, отвернулась и поспешила за Сэмом, который работал локтями, прокладывая труппе дорогу сквозь толпу.
Корчма «Жирный петух» оказалась большой и богатой, полной разного люда – но только хорошо одетого. Нищих и попрошаек было не видать. Корчмарь, завидев Сэма, тут же пожал ему руку и заулыбался – он был лысый и усатый, одетый в цветной эмирский костюм, а говорил мягко, чуть пришёптывая и пришлёпывая губами.
– Выделю вам комнату, как дорогим гостям, – сказал он, только получилось у него «виделю» и «гостиам». – А к вечеру – прошу вниз, играть, танцевать и петь до упаду!
– Добро, – ответил Сэм и махнул рукой, чтобы шли за ним в комнату, а Мэгг задержалась и подошла к корчмарю.
– Простите, господин!
Он оглядел её, улыбнулся, показав почти неестественно белые ровные зубы и спросил:
– Что угодно моей госпоже? – она вместе с ним подошла к стойке и спросила, набравшись храбрости:
– Скажите, не выступал ли у вас – может, пять-шесть месяцев назад, может, недавно, музыкант по имени Рей?
– Ай, – покачал головой корчмарь, – у меня что ни день, то выступление, всех не упомнишь.
– Он был в малиновой куртке, играл на цитре и пел, как… – она замешкалась, выбирая нужное слово, – как соловей.
Мигом сладкое выражение исчезло с лица корчмаря, улыбка пропала.
– Соловей… Сказала бы сразу, что ищешь Соловья!
«Передам весточку, скажу – от Соловья», – вспомнилось Мэгг, и она повторила:
– Да, Соловья.
Корчмарь взял со стойки стакан и начал натирать чистым полотенцем, долго натирал, а после сказал:
– Был здесь Соловей. Пел у меня, и кой-чего другое мне сделал ещё, в середине зимы. Потом пропал, хотя я его звал перезимовать – он в горы собирался, – снова мучительная пауза. Мэгг хотелось прикрикнуть на него, чтобы не медлил! Но она держалась, и, вытерев второй стакан, корчмарь заговорил снова: – Снова я его
