назвал его, друга Николая Павловича, «прислугой Модзалевского». Лицо грузина наполнилось ненавистью, он уже собрался схватить Лукомского обеими руками за горло, и трудно сказать, чем бы это могло закончиться для них обоих. Как в эту критическую минуту наверху лестницы неожиданно появилась величественная фигура Елизаветы Сергеевны с растрепавшимися волосами, в небрежно, кое-как надетом от волнения платье.
Увидев, что Лукомский явился один, без полиции, она поняла, что Саше не грозит непосредственная опасность. Её панический страх отошёл. Она успокоилась. Ей стало стыдно прятаться и запираться. Она сочла необходимым принять Лукомского. К тому же присущая ей живость и деятельность, не позволили бы ей сидеть взаперти и не знать, что происходит там, у входа.
Её появление смутило и Чакветадзе и Лукомского. Грузин умолк, опустил голову и с виноватым видом отошёл в сторону. Лукомский стоял неподвижно, словно чёрный призрак. Он думал, здороваться ему с Елизаветой Сергеевной, или нет?
– Пожалуйста, проходите! – спокойно промолвила она, приглашая его наверх.
Этот спокойный тон и приглашение подействовали на него успокаивающе. С самого утра Лукомский испытывал жестокое беспокойство от томления и угрызений нерешительности. Он никак не мог решить, что лучше: послать к Модзалевским поверенного, или отправится лично? В конце концов, он совершенно запутался в аргументах за и против, и отправился сам только потому, что надо уже было решиться на что-нибудь.
Елизавета Сергеевна провела его в гостиную и плотно закрыла двери. Её лицо было почти спокойным, и только светлые кудри, сильнее, чем обычно, прыгали на её лбу. Она сдерживала своё волнение. Зять был неподвижен и сух, словно дерево. Он даже не сел несмотря на предложение, как будто бы и правда превратился в дерево, и не мог теперь согнуться.
Лукомский первый начал беседу.
В изысканно-литературных выражениях он объяснил цель своего визита.
Елизавета Сергеевна слушала молча. И чем больше он говорил, тем сильней закипало в ней раздражение. «Господи! Что за человек такой! – думала она, волнуясь все сильней. – Это машина какая-то!… И говорит он так, словно сырое дерево пилит тупой пилой. Как даже можно думать о том, чтобы отдать ему Сашу».
Наконец Лукомский не спеша добрался и до «сына моего Александра, находящегося в данную минуту у вас».
– Послушайте! – перебила она его. – Вы серьёзно собрались забрать у нас Сашу? Вы действительно этого хотите?
Лукомский сделал «достойное» лицо.
– У нас создалось положение, в котором не шутят, – ответил он.
– Но это немыслимо! – воскликнула она.
Лукомский выпрямился и сделался ещё более деревянее.
– Почему? Наоборот, это вполне естественный и нормальный исход дела. Закон говорит…
Елизавета Сергеевна вскочила и замахала руками.
– Это –
