в другой совсем вене, его не видно было на допплерограмме…
Из-под ресниц Олега потекли слезы. Ручьями. Он с трудом поднял руки и, надавив на глаза, уронил голову в раскрытые ладони. Плечи беззвучно затряслись.
– Олег Анатольевич… Олег… – Даша встала на постель на колени и прижала его голову к своей груди.
Он молча рыдал, а она шептала что-то невнятное и гладила его по всклоченным волосам, как ребенка: не надо так, не надо… Наконец, он упокоился и, чуть приобняв девушку за талию, отстранил ее от себя.
– Спасибо, Даша, – глубоко вздохнул он, возвращаясь со своего врачебного кладбища. – Ты не знаешь, как ее звали? Не могу вспомнить…
Лушина слезла с кровати и встала рядом.
– Ее звали Даша, Олег Анатольевич, как меня.
Он вскинул на нее глаза, все в красных прожилках:
– Надеюсь, ты не принимаешь оральные контрацептивы в этом чертовом тромбозном аду?
Она нервно улыбнулась, врачей никогда не поймешь: шутят или диагноз ставят?
– Нет, Олег Анатольевич, мне уже почти год, как нет смысла их принимать: у меня нет никого. Совсем.
– Это хорошо, – кивнул Клементьев, хваля ее непонятно за что.
Когда Ерохин вернулся, Даши в палате не было, а Олег умывался, склонившись над раковиной. Он уже пришел в себя, и завотделением повторил другу то же самое, что было услышано им от всезнающей медсестры: новый тромб, не врачебная ошибка, никто не виноват.
– Вась, да мы всегда виноваты, что не досмотрели, всегда!
Клементьев вытер лицо полотенцем и попытался казаться готовым к новому бою.
– Ты сегодня в «красную зону» не пойдешь! – уверенно произнес Ерохин. – Это я тебе как начальник говорю.
– Пойду, Вась, пойду, иначе кто работать-то будет? Замена нам придет через неделю. Я тебя одного не оставлю. Но если ты будешь готов взять на себя операции – я буду только ассистировать, не вопрос!
Аргументов у Ерохина не осталось, и в «красную зону» пошли оба. Защитные комбинезоны, герметичные очки, респираторы, бахилы, по две пары перчаток. Третья пара – поверх, менять после каждого пациента. Есть нельзя. Пить нельзя. В туалет нельзя. Телефон и личные вещи с собой нельзя. Нос почесать… Ну и далее, по списку – все нельзя. Утром обходы обычных палат, ближе к полудню – в реанимацию. И Ерохин, и Клементьев – «совы», поэтому все операции – на вторую половину дня. Исход зависит даже от таких мелочей, как биоритмы. Палаты поделены между врачами, сложные случаи – вместе.
Чертов вирус создает проблемы с невероятным упорством: потеря обоняния, низкая сатурация, легкие – «матовое стекло», обострение хронических. Больше всего доставалось диабетикам: повышенный сахар, тромбозы, гангрена – и привет, Господи! Именно поэтому на базе отделения сосудистой хирургии городской клинической, которое славилось результатами,
