канцелярией…
Мария Платоновна протянула письмо через стол, бумага в руке мелко дрожала.
Чуть помедлив, точно делая над собой усилие, отец взял, пробежал глазами.
– Взят под стражу… Несуразица какая!
Он раздражённо бросил послание на стол.
– Чтобы Федька да в интриги мешался? В жизни не поверю! Он и по молодости-то с политикой не баловал. Сей день озабочен лишь как бы сыну протекцию сыскать да пристроить в полк поавантажнее. Какие комплоты! Ушаков вконец свихнулся от подозрительности. Всё перед государыней выслуживается, рвение являет, паук поганый!
Княгиня сравнялась лицом с цветом своего утреннего платья.
– Что ты, Маша?
– Не говорите так, Андрей Львович… Это опасно. А Ладыженский… вы ведь дружили с ним? Родственников и друзей всегда допрашивают… Я боюсь.
Отец поморщился.
– Экие глупости, право! С чего меня допрашивать? Дружились мы в юности. А нынче уж лет десять, как только здороваемся. Что за мысли тебе в голову идут?
Отец явно был раздосадован, и за столом воцарилось угрюмое молчание. Лишь отодвинув пустую тарелку, он вновь повернулся к Филиппу:
– Мы едем в Петербург – государыня устраивает охоту. Нас почтили приглашением. Ты мог бы отправиться с нами, я ввёл бы тебя в столичное общество.
– Простите, батюшка, я бы хотел отдохнуть некоторое время, если позволите.
– Хорошо. – Отец поднялся. – Отдохни. Но князю Порецкому не пристало в деревне сидеть, робость не добродетель для мужчины.
Поднявшись в свою комнату, Филипп убедился, что гость по-прежнему спит. Будить не стал и, оставив при нём Данилу, пошёл к себе.
На душе было мутно. Постаревший незнакомый отец, мачеха, оказавшаяся юной и беззащитной, и история с арестом человека по фамилии Ладыженский – всё это произвело на Филиппа тяжкое впечатление.
Он бродил по комнате, зачем-то трогал мебель и стены, и никак не мог собрать воедино мысли.
Спустя пару часов заглянул слуга и сообщил, что барин ждёт княжича в библиотеке.
Отца он застал облачённым в дорожный костюм.
– Мы уезжаем, но я всё же рассчитываю, что в ближайшее время ты присоединишься к нам, – сказал тот, прощаясь.
Филипп проводил его до кареты, в которой уже сидела Мария Платоновна. В бархатном голубом плаще и чепце, украшенном розовыми лентами, она казалась совсем девчонкой.
Отец распахнул дверцу, но прежде, чем успел сесть в экипаж, на дороге, ведущей к дому, показалось трое всадников.
Заметив карету, первый пустил лошадь галопом.
– Я имею честь видеть его сиятельство князя Андрея Львовича Порецкого? – прокричал он на скаку.
Отец смотрел на приближавшегося с брезгливым недоумением. Человек был в потрёпанном мятом кафтане, стоптанных сапогах, да и треуголка явно знавала лучшие времена.
– Что
