нанося удар в прозрачную перегородку.
Роберт вздрогнул и отскочил, едва удержавшись на ногах. Он побледнел, и его язвительная улыбка исчезла.
– И часто мы, взлетев под облака, Летим стремглав в ужаснейшую бездну[10], – сквозь стиснутые зубы прорычал Танкред, глядя прямо в глаза своему врагу.
– Ты не мог бы выбрать цитаты, более подходящей к твоему положению, – усмехнулся Роберт.
Устремленные на него глаза метавоина заставили герцога задрожать.
– Я имел в виду не себя, – медленно произнес Танкред.
Подобно пантере на своем гербе, Клоринда лихорадочно металась по казарме, поджидая, пока на панели Интрасвязи появятся хоть какие-то новости из суда над Танкредом в военном трибунале. Было семь вечера.
День начался плохо, так как из-за того, что она считалась выздоравливающей, ей в то же утро запретили отправиться на фронт. Стараясь ничем не выдать своего разочарования, она пожелала удачи боевым подругам, когда те со смехом рассаживались по военным транспортникам, от души радуясь, что примут участие в столь ожидаемом наступлении, призванном освободить святилище.
Она дождалась, пока баржи исчезнут из вида, а потом вернулась в казарму. Там, оставшись одна, она дала волю гневу, сломав стул о бетонный пол и крича от бессильной злобы. Зашедшая как раз в этот момент в барак старшина Геновева – матрона, которую амазонки ненавидели всей душой, – устроила ей жуткий разнос, после чего в качестве наказания запретила до завтра покидать расположение части.
А потому Клоринда, пребывая в крайнем раздражении, вынуждена была долгие часы томиться в спальне своего подразделения, непрестанно мусоля несправедливость, жертвой которой оказалась. Черт побери, конечно, она еще выздоравливающая, но ведь она мета! По ее мнению, это могло бы дать ей право, пусть даже несколько ослабленной, принять участие в сражении. Слава богу, Жермандьера, тоже обреченная на вынужденный отдых после сравнительно легкого ранения, составила ей компанию на добрую часть дня.
Чтобы убить время, они поиграли в разные игры, в том числе в разновидность «Черного пастуха», очень популярную сейчас в армии, потом читали по очереди вслух баллады Франсуа Вийона, любимого поэта Жермандьеры. Ближе к вечеру, исчерпав все идеи, чем бы себя занять, они в конце концов включили висевшую в общей спальне панель Интра и стали смотреть идущие по ней идиотские программы. Ближе к шести часам, когда она почти задремала, Клоринда вдруг услышала имя человека, которого любила. Она вздрогнула, словно получив электрический разряд, и потрясла головой, прогоняя сонливость.
«…Тарентский, знаменитый метавоин, снова предстанет перед военным судом, – говорил комментатор, читая экстренные сообщения на Интра. – Этим утром, командуя своими солдатами во время решающего штурма в окрестностях гробницы Христа, он без разрешения приказал отступить. Все обстоятельства событий еще не ясны, однако представляется установленным, что, в силу
Торквато Тассо. Освобожденный Иерусалим.
