напролет. Пойти ко второй и сказать, чтобы перестала рыдать, чтобы что-то сделала.
«Слишком светло», – думаю я. Светло и холодно, асфальт блестит, в углублениях собралась вода вчерашнего дождя, а вдоль асфальта стоят дома, как шкатулки тайн и проклятий.
Может, весь мир – из таких шкатулок. Может, Зыборк повторяется, реплицируется в бесконечность. За поворотом – следующий, а потом еще один, и так без конца.
– Ты идешь со мной в магазин или возвращаешься домой? – спрашивает Агата.
– Такие вещи не делаются сами собой. Я годами работала в газете, Агата, я слышала о таких делах, – говорю я.
– Каких делах? – спрашивает она.
– Об убийствах. Мести. Кто-то мухлевал с единым налогом и подставил своего друга, который пошел в тюрьму, – и его нашли повешенным. Кто-то начал шантажировать местного царька, что сдаст его налоговой, и вдруг его вылавливают из реки, и, типа, это несчастный случай. Это случается. Таких дел – десятки. – Я закуриваю. Может, Агата прекрасно об этом знает. Может, думает, что с этим ничего нельзя сделать, как с погодой.
– Ты удивляешься, что нас это не удивляет, – говорит она и идет в сторону магазина, что находится на первом этаже типового дома с плоской крышей и пастельным фасадом.
– Я удивляюсь, что ты не боишься, – отзываюсь я.
– А что ты хочешь сделать? Что бы ты хотела сделать?
– Идти в полицию?
Она останавливается на половине дороги. Показывает мне пальцем на лес:
– Так иди, Юстина, полиция стоит там.
Она, ее муж и все эти люди ведут себя так, словно пережили какую-то неизвестную войну. У них глаза подпухли от тайн, ладони затвердели от рукопожатий. Реагируют на смерть так, будто они ходят на похороны каждый день.
– С Томашем все будет в порядке, – говорит Агата. – Если ты об этом. Ничего с ним не случится.
Думаю, что жена Берната тоже так считала. Но не говорю этого вслух.
Под магазином стоят еще двое усачей с красными лицами, выглядящих, словно клоны Рудзяка. При виде Агаты кивают и чуть приподнимают банки теплого пива.
Жжение внутри все сильнее, а мне все сложнее его выдержать, и я чувствую, как по спине ползут мурашки, сверху вниз, я начинаю чесаться, глядя, как Агата читает список покупок толстой девушке с крашенными в кроваво-красное волосами.
Это жуткое чувство. Оно как сейсмограф, как счетчик Гейгера. Я как та девушка, которая своим правым локтем чувствовала все землетрясения на свете.
Под Зыборком, под кубиками домов, дырявым асфальтом, стволами деревьев, что еще недавно росли вдоль шоссе, под грязной поверхностью реки и фундаментом замка есть нечто. Это нечто – прогнило, оно пахнет газом. Не дышит, но все еще живет.
Такое жжение в желудке в последний раз я чувствовала, когда познакомилась с Кириллом, худым и красивым Кириллом с наколотыми руками, который рассказывал мне о Клубе Винни Пуха.
Чтобы заняться хоть чем-то, я начинаю
