часто думают о хорошем и плохом, о добре и зле. Вечные вопросы, порой забредали и в голову Борисова. Это случилось и сейчас по пути в судебно-медицинский морг.
Борисову было тридцать четыре года. На год обойдя Христа, он, все чаще стал философствовать наедине. Его оппонентом выступало внутреннее я, принимавшее в диалоге разнообразные роли. Диалог человека с самим собой вполне естественен, хотя многие из нас боятся его признавать. Борисов не боялся признавать диалога с внутренним голосом, боялся он остаться один, по жизни, совсем, абсолютно, так и не найдя женщину. Евгений имел опыт совместной жизни. Два года он жил с девушкой, но его профессия с постоянными ночными выездами и ненормированным графиком утомили ее. «Что это за совместная жизнь», – говорила она, – «Когда муж и жена не могут нормально поговорить неделями?» Ему нечего было ответить, он ужасно уставал, и на споры не оставалось сил. Однажды, вернувшись после двух суток отсутствия, он обнаружил пустой дом, ее вещей не было. От нее остались лишь записка в двери и запах духов; в записке было сказано, что ключи в почтовом ящике, и звонить ей больше не надо. Эта история произошла четыре года назад, с тех пор попыток создать семью Борисов не предпринимал. На сватовство отвечал отказом и лишь последнее время, ложась на диван, когда по телевизору нечего было смотреть, он закрывал глаза и думал о своей, как ему казалось, бессмысленной жизни. Ведь всех преступников не ассшевить, всех званий не получить и не заслужить ему всех наград, а время, драгоценное время уходит сквозь пальцы, и как их не сжимай, его не удержишь.
Погруженный в размышления следователь знакомым еще с академии маршрутом шел за экспертизой буквально на автопилоте, как вдруг зазвонил мобильный.
– Да, Ген, новости есть какие-нибудь?
– Никаких. Отзвонились, сказали, что ничего не нашли. Завтра продолжат, а то им дождь мешает. Я сказал, что не сахарные, могут и помокнуть, но, в общем, ничего. Ты в морге?
– Иду, сейчас за угол и буду на месте. Ты потом куда, после работы?
– Тебя думал подождать, любопытно, что патологоанатом написал.
– Ладно, я на месте. Позвоню, как выйду.
– Давай, жду.
Здание судебно-медицинского морга старой постройки казалось тяжелым, монументальным. Окна первого этажа были высокие, арочные, закругленные сверху. Темные проемы с тонкими рамами напоминали пустые глазницы. Мрачную картину довершали многочисленные вороны, сидевшие на ветках и прыгавшие по палой листве.
Патологоанатом ждал в кабинете, заканчивая писать заключение. Врач – мужчина с богатым опытом, сухого телосложения. Редкие волосы пышно уложены. Ясный взор, меток, по-юношески пылок. За тонкими губами ровный ряд белого штакетника зубов. Пальцы врача – тонкие, костлявые, таящие силу и потрясающую отточенность манипуляций, виртуозно владели, как скальпелем, так и ручкой. Почерк патологоанатома был близок к каллиграфическому и не переставал удивлять, как полная противоположность стереотипу о врачебном «мастерстве» наскоро заполнять документы. На двери кабинета
