всё это прекратить, как страшный, дурной фильм!
Вероника уставилась в центр конуса, туда, где балдахин сходился в узел, и лежала так. Лежала долго, не шевелясь. Слёзы текли по её щекам. Это были слёзы бессильной ярости и отчаяния.
Мир вокруг неё враз изменился и стал другим. Она этого не хотела принимать и, как кутёк, потерявший сучкину сиську, теперь пищала вся в душе, звала назад потерянный свой маленький рай, который, – она даже не думала никогда, – так дорог ей.
В голову лезли разные мысли. Воспоминания, сожаления.
Они бередили душу, цепляясь за сознание как острые крючки, причиняя нестерпимые душевные страдания. Ах, если бы, если бы…. Если бы всё случилось не так! Если бы она, вместо того чтобы выйти замуж за Бегемота, бросилась бы на шею лейтенантику Яковлеву, нищему и безродному, такому же, как и она сама.
Он, наверное, женился бы на ней! Ведь она видела, что нравится ему! Как он смотрел на неё!.. Хотя, быть может, ей это только казалось….
Но если бы это случилось!
Тогда она поехала бы в какую-нибудь Тмутаракань, как её подружки со школы, что повыскакивали замуж за молодых офицериков из артучилища. И возможно, была бы там даже счастлива каким-то своим, маленьким счастьем: есть муж, зарплата на кусок хлеба, какой-никакой угол для жизни….
Она бы ждала его со службы целый день. А вечером он приходил бы грязный и усталый с полигона. Она кормила бы его ужином, а потом они шли бы в постель….
От последней мысли мечты её вдруг лопнули, как мыльный пузырь. Веронику словно помоями вонючими изнутри обдало, затошнило.
Воспоминания о перенесённых издевательствах во время оргии вдруг нахлынули во всех подробностях. И от них стало больно, как от попыток двигаться.
Вероника заплакала снова. Плакать уже было не больно: организм постепенно восстанавливался. Слёзы катились по её прелестным щёчкам, горевшим пунцовым, лихорадочным румянцем, скатывались с её красивого лица на прелестную шейку со следами от ошейника в виде пояса кровоподтёков и бляшек запёкшейся крови от шляпок болтов его шипов.
За балдахином было светло и тихо.
Веронике хотелось теперь только одного, чтобы вокруг больше никогда никого не было, чтобы её никто никогда не беспокоил, и чтобы наконец она смогла умереть… тихо, спокойно, без боли.
Она согласна была лежать так, неподвижно, ожидая наступления смерти, хоть день, хоть неделю, хоть тысячу лет. Она готова была превратиться в камень, лишь бы её больше никто никогда не трогал! Не хватали бы её за руки и за ноги, не собирали бы в кулак пучок её волосы, не вторгались бы в её тело вопреки воле её души, не причиняли бы ей больше боли….
Где-то послышался звук щёлкающего дверного замка.
Раздались голоса. В комнату, судя по эху от звуков, – не очень большую, – кто-то вошёл, переговариваясь. По голосам было слышно: это мужчина и женщина.
Вероника не могла пошевелиться, но ей хотелось в эту минуту
