и жуткое чувство вины. С умирающей матерью он не смог проститься, а теперь пытается загладить это своим внезапным появлением на похоронах. Какая драма.
– Он все равно не заплачет. У него все под контролем.
Мег помахала банкнотой перед моим носом:
– Давай посмотрим, какого цвета твоя наличность.
Я порылась в кармане жакета и нащупала две десятки. Торжествующе показала их Мег:
– С удовольствием избавлю тебя от двадцатки.
– С моим удовольствием от созерцания рыдающего говнюка это не сравнится.
Я покосилась в сторону Этана (все еще поглощенного чтением) и сделала выразительные глаза.
– Извини, – сказала Мег, – случайно вырвалось. Не отрываясь от книги, Этан произнес:
– Я знаю, кто такой говнюк.
Мег выиграла пари. После прощальной молитвы над гробом священник тронул меня за плечо и выразил свои соболезнования. Потом, один за другим, ко мне подходили все участники траурной церемонии. Пока длился этот ритуал рукопожатий и объятий, мне на глаза снова попалась та женщина. Она стояла и смотрела на надгробный камень рядом с могилой моей матери, напряженно вглядываясь в надпись. Я знала ее наизусть:
Джон Джозеф Малоун
22 августа 1922 – 14 апреля 1956
Джон Джозеф Малоун. Джек Малоун. Мой отец. Который внезапно покинул этот мир, когда мне было всего-то полтора года, и чье незримое присутствие я ощущала всегда. Удивительные люди эти родители: они могут физически исчезнуть из твоей жизни – ты можешь даже их не знать, – но освободиться от них невозможно. Это их право: быть с тобой всегда, нравится тебе это или нет. И как бы ты ни старалась избавиться от этих уз, они тебя не отпустят.
Когда меня обнимала Кристина, моя соседка сверху, из-за ее плеча я увидела, что Чарли направляется к могиле отца. Женщина все еще стояла там. Но как только увидела, что приближается Чарли (а она, по всей видимости, знала, кто он), сразу отошла в сторону, уступая ему место у надгробия. Чарли шел с поникшей головой, нетвердым шагом. Подойдя к камню, он привалился к нему, словно искал опору, – и вдруг затрясся от нахлынувших чувств. Поначалу он пытался держать себя в руках, но очень скоро сдался и зарыдал в голос. Я мягко высвободилась из объятий Кристины. Мне хотелось броситься к нему, но я удержалась от столь открытого проявления родственных чувств (тем более что не могла так сразу простить ему боль, которую он причинил матери своим долгим отсутствием). Я медленно подошла и коснулась его руки.
– Ты в порядке, Чарли? – тихо спросила я.
Он поднял голову. Его лицо было красным, как помидор, в глазах стояли слезы. Он вдруг шагнул ко мне, уткнулся в плечо, крепко вцепился в меня, как будто я была спасательным кругом в открытом море. Его рыдания стали истерическими, он уже не владел собою. Сперва я молча стояла, руки по швам, не зная, что делать. Но его горе было таким пронзительным, таким громким, что мне ничего не оставалось, как обнять его.
Прошло какое-то время, и рыдания стихли. Я смотрела прямо перед
